Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

class="p1">Дослушав до конца, девица спросила:

– Эта Ванда, она полячка?

Я недоуменно пожал плечами.

– Полячка. Точно, – уверенно сказала она. – Наша кровь.

– Ну какое отношение ваша кровь…

– Она тебе, барану, жизнь спасла! – возмутилась проститутка. – Думаешь какая-нибудь ваша Маша-Даша-Саша поступила бы так? Фигушки! Легла б под своего Дундича и ножки растопырила! А тебя бы к едрене матке бензопилой на антрекоты…

– Так Ванда же меня ментам сдала!

– Ну ты точно баран!

В стену снова постучали. Ни я, ни девица не обратили внимания.

– Она же позвонила ментам! – Я вскочил и заходил по каморке. – Позвонила и сдала! Понимаешь?!

Девица скорбно взглянула на меня – так смотрят на совсем старых собак.

– Она любит тебя, – сказала проститутка тихим материнским голосом. – Потому и спасла тебе жизнь.

Я замер и уставился на неё.

– Она же видела, что ты не можешь убить Дундича…

– Бунича.

– Она видела, что ты не можешь его убить. Оставлять его в живых было нельзя. Потому она и решила убить сама. Именно так мы, полячки, и поступаем. Выполнить мужскую работу, если мужчина…

– А ментам звонить? Это как?.. У тебя курить можно?

Она поймала мою руку, усадила рядом.

– Нет, курить только на улице. – Она вздохнула. – Вы, мужики, такие идиоты. Вы уверены, что вас любят за что-то. За ваши деньги, виллы или яхты, ваши «ламборгини», за ваши подачки – шубы, кольца, тряпки. Весь этот мусор имеет такое же отношение к любви, как тот процесс, в котором мы только что с тобой участвовали.

– Знаешь, – снисходительно улыбнулся я, – безусловно интересные наблюдения, но весьма тривиального характера… Кажется, на эту тему уже написана пара или тройка книг. Тебя, кстати, как зовут?

– Магда, – ответила она, не спросив моего имени. – Банальность истин не отменяет их истинности. Она тебя любит не «за», а «вопреки». Вопреки твоей инфантильности, нерешительности, вопреки твоему чудовищному нарциссизму.

– Ну знаешь…

– Знаю! Всё про вас знаю! Вот ты… ты же даже сейчас не можешь увидеть случившееся в истинном, реальном свете! У тебя хроническая форма нарциссического инфантилизма!

– Что?

Магда дурашливо скуксилась, очевидно изображая меня:

– Ой, мамочка, меня обидела та девчонка. Она меня совсем не любит! Она меня обманула и предала!

– Не похоже, – буркнул я. – Совсем.

– Ты должен пятки целовать своей Ванде! Её решение было единственным – я бы сама лучше не придумала.

– Ну да, подставить меня! Вот уж точно, лучше и не придумать!

– Хорошо! – Магда хлопнула меня по коленке. – Отлично! Давай теперь рассмотрим твой вариант. Ты бы хотел, чтобы Ванда в полиции призналась в убийстве Дундича, так?

Я не стал поправлять, лишь кивнул.

– Её бы обвинили в убийстве, тебя – в соучастии, к тому же тебе припаяли бы незаконное оружие. Вдвоём вы бы пошли как преступная группа, то есть банда, ещё прибавь украденные деньги, предварительный сговор с целью убийства… – Магда задумалась на миг. – Да, и ещё: знаешь как присяжные жалеют обманутых мужей? К тому же покойных!

Она покровительственно погладила меня по голове. Я молчал. Сказать тут было нечего. Единственное – мне с трудом верилось, что Ванда действительно просчитала и взвесила все детали. Но, с другой стороны… Я опустил голову, разглядывая свои пальцы.

– Эй, не спи! – Магда ткнула кулаком в бок. – Этот Дундич, говоришь, он там какой-то сенатор в вашем Сейме?

– Депутат…

– Депутат? – Магда свистнула. – Тогда тебя точно в Интерпол объявят – сто процентов! Тут особо ловить не будут – в Амстердаме бездна нелегалов, но вот на границе… – Она звонко щёлкнула пальцами. – Единственный плюс, – она подмигнула, – ты ещё жив. Впрочем, есть и другие преимущества – тебе не надо прятаться от киллеров твоей жены или мужа твоей любовницы.

Магда встала, подошла к телефону. Набрав номер, она села на унитаз и тихо зажурчала. На том конце ответили. Магда начала говорить по-польски. Прижав трубку к уху плечом, она оторвала длинный кусок туалетной бумаги, смяла его в комок и промокнула себя снизу. Повесила трубку и спустила воду.

– Знаешь, где Кальвер-страат?

Я кивнул.

– После площади по правой стороне, не доходя магазина «Зииман»…

– Морячок?

– Да. Там в переулке отель «Виндзор», вывеску видно с Кальвер.

– Какой переулок?

– Не выговоришь, то ли Цвайхерлаандунг, то ли Цвандунхерлаан – не помню. Найдёшь, вывеска фиолетовая. Внизу бар. Садишься и ждёшь.

– Кого?

– Хорунжий зовут. Спец по документам. Помогает нашим с бумагами – паспорта, визы, справки всякие…

– Фальшивые?

Она удивлённо взглянула на меня:

– Пардон, маркиз, но, насколько мне известно, вас уже разыскивает Интерпол по обвинению в убийстве сенатора Дундича.

– Бунича… – буркнул я.

45

Хорунжий оказался женщиной. Не женщиной даже – дамой.

Кальвер-страат, как и всякий русский турист в Амстердаме, я знал прекрасно. Кальвер – главная торговая улица столицы. В один заход русский турист тут может запросто купить подарки сразу всем: тугое леопардовое платье жене; лаковые, цвета пожарной сирены ботфорты на золотой шпильке – это любовнице; детям – игрушки плюс кроссовки с флуоресцентными наклейками; начальнику – галстук цвета гавайских закатов в серебряной картонной коробке с рыцарским гербом, выглядит на миллион, на деле – цена пары пива; лучшему другу – лимонную рубашку с чёрными силуэтами различных поз совокупления, которую он ни разу не наденет; всем остальным – майки «I love Amsterdam» по десять гульденов за три штуки, солнечные очки по два гульдена, брелоки для ключей с изображением тюльпанов, ветряных мельниц или женских гениталий. И, конечно, заводные пластмассовые пенисы на цыплячьих лапках – это шофёру, охраннику и секретарше Зойке. Зойке можно будет добавить очки или брелок.

Следуя инструкциям Магды, я свернул направо перед универмагом «Зииман» и попал в узкий кривой переулок. Из сумрачных забегаловок сладко тянуло марихуаной и индийскими благовониями. Юная американская туристка держалась рукой за стену, её тошнило. Другая стояла сзади и заботливо придерживала длинные русые волосы подруги. Стараясь не потревожить, я обошёл девушек и очутился у входа в отель «Виндзор». Над невзрачной дверью действительно сияла лиловая надпись со стилизованной лилией, вписанной в букву «Д». Пытаясь припомнить, действительно ли цветок лилии является символом дома Виндзоров, я вошёл в тесное помещение с низким потолком.

Мягкие ковры кровавой палитры, канифольная муть матовых плафонов, дух дорогих сигар, бронзовые багеты с тусклыми мертвецами в бледных париках – ощущение, что кто-то пытался впихнуть королевский холл в кладовку. На ум пришло русское слово «предбанник». В углу ютился роскошный бар с дубовой стойкой и парой кожаных кресел. Со стены свисал портрет зловещего усатого генерала на вздыбленном вороном коне с человеческим взглядом. Под картиной, в одном из кресел, томно развалилась