Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

предложила я. — Мы можем поехать на общественном транспорте, а можем пойти по мосту». Видимо, это была внутренне правильная реплика: подростки единогласно проголосовали за мост. Первый и Третий немедленно вспомнили, как зимой прошли плотину за сорок шесть минут, и засекли время. Им хотелось рекордов Гиннесса.

Посередине моста, на фоне небывало прекрасного заката — синего и красного огненного горения воды и неба — они швыряли в реку деньги.

— Ура! — кричал второй подросток. — Я наблюдаю бульк!

Я в это время наблюдала синие от вечерней свежести губы наблюдателя булька и думала о Макаренко. В этот момент Первый и Второй Подростки вспомнили, что идут на рекорд, ускорились и усвистели. Мы же с Третьим Подростком, тоже вполне заледеневшим, шли спокойно и пели песни военных лет. Обгонявшие нас велосипедисты вздрагивали. Дух Макаренко всё же пришёл ко мне на выручку, и я вместо «ла-ла-ла» и «трам-пам-пам» стала петь «не дубанул ли, милый друг». Из духа музыки родилось прозрение, и Третий Подросток быстро утеплилась. Когда мы подошли к концу моста, она сказала:

— Этот мост дал мне повзрослеть.

— В каком смысле? — удивилась не только я, но и вольнолюбивые Первый и Второй подростки, которые уработали мост за двадцать минут и ждали нас в сумерках у пешеходного перехода.

— Я не побежала за всеми. Я поняла, что мне холодно, и надела куртку. В конце концов, я не врезалась в столб!

Однако обобщать было рано. До дома оставалось ещё полчаса пешей ходьбы.

Повзрослев, Сашенька так обрадовалась, что стала танцевать свой фирменный танец — чачарас (ча-ча-раз-два-три!). Подруги присоединились. Так бы они и шли, танцуя, но тут Сашенька сказала: «Никто не может научиться чачарасу без меня. Я — гуру чачараса!» Возмущённые попыткой монополизации девочки стали импровизировать. Особенно импровизировала Агата. Она импровизировала спиной вперёд и вымпровизировала в столб. В следующий столб кинулась врезаться Сашенька — причём не спиной, вполне себе с открытыми глазами. «Ведь нужно же было спасти Агату от столба!» — так объяснила она свой поступок.

Но вот столбы кончились, а путь — ещё нет. Разговор постепенно перешёл на языки. Третий подросток — единственный, кому судьба отвесила французского — пытался обогатить Первого и Второго экспресс-курсом:

— Коман са ва, девочки.

— Come on, сова! Let’s go shopping!

— Точно! В любой ситуации говори let’s go shopping, не ошибёшься, — моментально реагировали они.

— Сомкнём ряды, кукушки! Сейчас нас всех задавит! — моментально реагировала я.

Попытка научить Агату спрашивать по-французски, какое сегодня число, привела к парадоксальным результатам. Она вычленила из незнакомой фразы сочетание «сомну жюри» и повторяла его раз за разом так твёрдо и решительно, что все понимали: да, стоит выпустить её на сцену — сомнёт. Любое жюри сомнёт. Асфальтовым катком проедет.

Так, сминая жюри и призывая сову к шоппингу, мы постепенно добрались до дому и стали надувать матрас. Подростки повалились на него, и я подумала, что квест закончен. Но долго, долго в ночи ещё раздавалось щебетание:

— Это твоя коленка?

— Вообще-то это мой лоб.

— А я-то думаю, почему коленка с носом.

— Что ты меня тыкаешь? Не тычь, а то денег не будет — примета такая! Древнерусская.

— Девочки, я ничего не вижу, и если кто-то из вас занял моё место, я сейчас всё равно туда лягу. Предупреждаю, с разбегу.

— Почему ты ударила меня пяткой в челюсть?

— Это была битва. Победила пятка.

— Всё равно надо говорить «победила челюсть». Даже если победила пятка.

Я проснулась в пять утра. Наверное, от счастья. Матрас сдулся. В провале посередине, размахивая во сне руками и ногами, кучно спали подростки, радость дней моих.

Список галлюцинаций

Коммуна ввосьмером шла по Аллее Любви группами и поодиночке. Мы направлялись на реку. Спички, жидкость для розжига, собака-самурай, шапка в виде Груффало — с нами было всё, что может понадобиться. Темнело.

— Ты понимаешь, что мы только что подписали шестерых человек и собаку на воплощение нашей галлюцинации? — поинтересовалась я у Дашки.

— Знаешь, это выглядит так, как будто мы подписали на воплощение нашей галлюцинации наши галлюцинации. Посмотри на них. Это же Кустурица!

Мы всей кустурицей шли пускать по воде венок. В нашей с Дашкой галлюцинации мимо огромных камней по абсолютно чёрной рельефной воде плыл венок, и пламя плыло над ним и под ним, освещая цветы и чёрные волны.

Венок сплела Сашка. Сначала мы собрали ей столько цветов, сколько вообще смогли (как оказалось, мало), а потом я стала просить Сашку изваять венок. Сашка отбивалась от меня ногами, потом сказала «плети сама, я проинструктирую» — и я сплела блин. Внутри блина просматривался намёк на пентаграмму. Я стала прятать блин под стол. «Он просто скромный!» — попыталась примирить меня с действительностью Дашка и надела моё творение на голову. Это выглядело так, как будто кто-то из нас ударил её сковородой — зелёной, с цветочками. Сашка вздохнула, села за стол и протянула руки к цветам.

То, что минут через тридцать лежало на столе, вообще не напоминало никакие кулинарные изделия. На ум приходило разве что словосочетание «архитектура барокко». Венок был великолепен.

Подошёл Кирилл. Он подал нам идею полевых испытаний. Минут десять мы гоняли венок по бассейну, потом стали собираться на реку. «Ничего, — доносились до меня разговоры мужчин. — Если от свечки будет слабое пламя, мы вот здесь укрепим фанерку, положим щепу, польём жидкостью для розжига...» Мы с Дашкой никогда так не галлюцинировали! Нам просто не хватало воображения.

Галлюцинация удалась. Венок плыл и горел. Пламя струилось вверх — в воздух — и вниз — в глубокие тёмные воды (примерно по пояс, но в темноте любая река глубже). Собака сидела на берегу в шапке Груффало (тоже часть галлюцинации), над водой не останавливаясь, как тень над темнотой, порхала внеплановая часть галлюцинации — летучая мышь. Когда мы уходили, она ещё летала.

Дорога обратно была полностью покрыта жидкой грязью. Наступила ночь. У нас было два фонарика на восьмерых. Спасти ситуацию могла только бодрая песня.

— Не же-ла-ем жить, эх, по-другому не-же-ла-ем жить! Эх, по-другому ходим мы, по грязи ходим мы... — грянули мы с Дашкой — две отстающих кукушки. На этом моменте одна из кукушек пожаловала к жабе. Грязь жамкнула и поглотила Дашку, но потом подумала и отпустила её обратно к нам — грязную, но весёлую, весёлую, но грязную.