Меркьюри - Эми Джо Бернс

– Тео наконец заснул, ― сказала она, повернувшись к мужу спиной. ― Смотри не разбуди его.

Кивнув, Уэйлон подступил к Марли вплотную, поймав ее взгляд в зеркале.

– Я тебе когда-нибудь рассказывал, как первый раз вылез чинить крышу?

Марли помотала головой.

– Это был бакалейный магазин. Высотой всего метров десять. Меня вырвало по всей стене, и кому-то еще пришлось идти убирать все это дело с тротуара.

Марли улыбнулась, но тут же ударилась в слезы. Она злилась на себя за то, как часто с ней такое случалось в последнее время.

– Оставь свои попытки поднять мне настроение, ― сказала она.

– Даже не мечтай. Но все же, пожалуйста, позволь мне досказать. То, что ты совершила… Тут надо иметь мужество, детка. И это внушает уважение. ― Он уткнулся подбородком ей в плечо, провел губами по шее. ― Если хочешь сама организовывать заказы ― давай. Хочешь рассылать письма на розовых бланках ― на здоровье. Только меня о том предупреди.

– Бланк никакой не розовый.

– Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

Марли печально вздохнула.

– Мик с Бэйлором никогда на такое не согласятся.

Уэйлон чуть отстранил голову, раздумывая.

– Знаешь, деньги способны залечить любые раны.

Марли прижалась к нему спиной и закрыла глаза. От Уэйлона пахло смолой и мясным рулетом.

– Если тебя опять потянет на крышу ― я прихвачу тебя с собой, ― ласково произнес он. ― Только обещай, что больше не полезешь одна. Там вообще никому не следует быть в одиночку.

– Я предпочитаю больше не повторять, ― усмехнулась Марли. ― Можешь мне поверить.

Тихо рассмеявшись, Уэйлон провел губами по ее лопатке.

– А когда я наконец смогу позвать тебя в постель? ― прошептал он.

Еще так живо было воспоминание о том, какими они были раньше. И о каплях дождя на оконном стекле, и о спутавшихся простынях, и о пальцах Уэйлона, перебирающих ей волосы.

– Еще неделю-две. ― Закинув назад руки, Марли обхватила его голову.

Простонав, Уэйлон чмокнул ее в щеку.

– Понял, провожать не надо.

Марли хохотнула, и Уэй довольно улыбнулся.

– И еще, Мар. Я сегодня вечером посижу с ребенком. Ты чинила крышу ― тебе полагается отдых.

Он осторожно поднял на руки Тео и удалился с ним в гостиную.

Ночью, уже в третий раз убаюкав Тео, Уэйлон толкнул створку окна на кухне их маленькой квартиры, высунул наружу голову и закурил сигарету. Такое он проделывал не часто: Марли убила бы, если б узнала. Хотя с такими выходками, как на крыше церкви, она все равно, так или иначе, сведет его в могилу.

Уэйлон щелкнул «зипповской» зажигалкой, выпуская огонь, тут же закрыл. Зажег, закрыл.

Он уже и так устал настолько, что покалывало кожу. За ужином едва способен был связно мыслить. Отец все распространялся о том, что Марли наконец наведет порядок в его бумагах ― как будто ей на роду было написано разгребать в его кабинете скопившуюся за годы груду документов!

– Я уже столько лет пытался привлечь к этому Элизу, ― сказал Мик. Он оперся ладонями на каминную полку, и языки пламени высветили блудливое выражение на его лице. ― Но она никак не соглашалась вообще иметь с этим дело.

Между тем Бэйлор все брюзжал по поводу депо.

– Я там попал как кур в ощип, черт подери! ― возмущался он из-за того, что и понятия не имел про разосланные Марли письма. ― Как полный дурак! На меня смотрели как на наемного работника в моей же собственной фирме!

Его послушать – так ничего на свете хуже быть не может. Будто в этой ситуации нет ничего забавного. Притом все они знали точно, хотя ни один не признавал во всеуслышание: «Джозеф и сыновья» ни цента не заплатит Марли за участие.

Кровельщики зарабатывают порой очень много, причем довольно быстро ― но притом они много и расходуют. Аренда кранов, материалы, страховки, разъезды. Чем больше они работают, тем сложнее заранее определить, когда их ожидает перерыв ― и будет ли он вообще.

Уэйлон собирался все объяснить Марли, когда зашел к ней вечером в ванную, но не смог набраться смелости. Его семейка пыталась растоптать ее дух, и он не должен был это терпеть. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Просто он не знал, что сказать, вот в чем дело.

Все остальные Джозефы воспринимали Марли как его составляющую. Он ею завладел, он за нее и отвечает. И любое жалованье, любые комиссионные (если таковые у них бы вообще были) вычитались бы из его доли. Он непременно все ей растолкует, пообещал себе Уэйлон. Но только не сегодня. Да и не завтра тоже.

На крышу Марли больше не выбиралась. Даже если бы ей захотелось, у нее просто не было на это времени. Чем старше становился Тео, тем больше он требовал к себе внимания, чаще просился на ручки, хотел, чтобы с ним возились, все сильнее жаждал увидеть собственный кусочек мира. Ему уже сейчас хотелось заползти в такие места, куда пока не позволяли забраться его крохотные мускулы. Марли научилась мастерски привязывать Тео к груди и с ним порхала по всей квартире, попутно составляя коммерческие письма, отвечая на звонки клиентов Уэйлона и готовясь к проверке страховых сертификатов.

Ее деловые связи с церковным комитетом доказали, что, если Марли хочет занять какое-то место в жизни Джозефов, ей следует принимать все как есть. Обеспечивать себе какое-то вознаграждение за участие и никогда не жаловаться.

«Я тоже когда-то была такой, как ты». Эти слова Элизы не давали ей покоя, равно как и вопрос, что они могли означать.

Тео подрастал, привыкая к ровному тембру ее голоса и постоянным расхаживаниям по квартире. Спустя час это его обычно убаюкивало. Марли знала, что говорится по этому поводу в умных книжках. Мол, положи ребенка в кроватку и иди. Пусть поплачет, потом свыкнется. Умом Марли все это отлично понимала. Но у нее не было времени на такое привыкание. Она не могла допустить, чтобы фоном для каждого рабочего звонка стояло детское нытье.

Ясно было, что в свои восемнадцать лет она и без того балансирует у опасной черты. Потенциальные клиенты, столь падкие на образ молодой и уверенной женщины-работяги, отстаивающей свои права, вроде Клепальщицы Роузи[27], могли тут же испариться, обнаружив вместо нее совсем юную мать с цепляющимся за подол ребенком. К тому же, куда ни кинешь взгляд, везде ее ждали домашние хлопоты. И на кухонном столе, и в раковине, и в корзине, полной грязного белья. А