Меркьюри - Эми Джо Бернс

Естественно, в Меркьюри не было недостатка в добрых советах. «Оставь, пусть поплачет». «Не давай ему долго плакать». «Корми только грудью». «Переводи на смеси». «Пусть спит на животе». «Клади спать на спину». Но вот кого ей действительно не хватало (если не считать Уэйлона и Шэя), так это человека, пожелавшего бы устроить ей передышку.

Марли часто задавалась вопросом: ко всем ли женщинам относятся так, будто материнство есть неизбежное проклятие и благословение одновременно? Или же мир всегда суровее к тем, кто становится матерью не так, как полагается? И все же, любуясь Тео, она сознавала, что ничего неположенного, неправильного тут нет. Наоборот ― все остальное как будто неправильно, испорченно, недолговечно.

Она подолгу обсуждала это по телефону с мамой ― единственным человеком, способным ее понять. Примерно раз в полтора месяца, когда у Рут выпадали сдвоенные выходные, она совершала шестичасовую поездку из Мэриленда к дочери. И Марли очень тосковала по ней ― юная мать, еще так нуждавшаяся в собственной матери.

Эту пустоту вполне могла бы заполнить Элиза, но та этого не делала. Она с прохладцей держалась в стороне по той причине, как подозревала Марли, что сыновняя привязанность относилась теперь не к ней одной. До появления Марли Уэйлон принадлежал только Элизе. Теперь же – им обеим. Или, быть может, причина была в деньгах. Или в пропавших туфлях. Элиза открыла для Марли свой кров и стол ― но никак не сердце, потому что там не осталось больше места. Его целиком занимали муж и три сына.

Марли видела, что мужчины семьи Джозеф словно кружат вихревым потоком, норовя и ее заманить в этот смерч. И Элиза уже вовсю кружилась в нем ― то поднимала с пола мастерок Мика, то оттирала с его одежды смолу. Она не давала ему писать передовицы для газеты или засыпать письмами главного тренера клуба американского футбола «Питтсбург Стилерз», не пускала стучаться среди ночи к пастору, дабы обсудить воскресную прелюдию на органе. Это была полная, кипящая событиями жизнь, в которой так мало было места для самой Элизы ― если не считать коллекции любовных романов в мягкой обложке, что выстроились на полках в квартире под крышей. И у каждой на корешке стояла выведенная маркером оценка: А, В-, А+, С, В[28].

Элиза мечтала стать учителем английского языка, но планы Мика оказались для нее на первом месте.

Уэйлон рассказывал Марли, что Мик вернулся с войны во Вьетнаме душевно разбитым ― и таких, как он, было столько, что теперь это сделалось уже своего рода клише. Однако Элиза никогда не обращалась с ним так, будто его страдания были такими, как у всех вернувшихся (что, собственно, на самом деле и было). Для нее боль Мика была глубочайшей и единственной в своем роде, независимо от того, рассказывал он что-то о войне или нет. От преуспевания Мика зависело благополучие семьи, а потому Элиза все силы направила на то, чтобы привести его в прежнее, цельное состояние. Сделала она это так быстро и с такой самоотверженностью, что Мик начал полагать, будто выкладываться для него готов кто угодно.

Вот хотя бы Марли.

Вскоре она начала запирать дверь в квартиру. С того дня, как Марли со своей проделкой на крыше попала на передовицу, поручения от Мика посыпались на нее как из рога изобилия. «Разложи мою картотеку по алфавиту». «Подшей-ка эти записи». «Закажи мне ланч». «Найди мне хоть какие ручки, чем писать».

Через месяц после того, как ее фото было опубликовано в газете, Мик внезапно ворвался к ней в квартиру и громко заголосил, хотя Марли находилась прямо перед ним. Тео ерзал в своей качалке на полу, а Марли рядом с ним листала учебник по бухучету, который взяла в библиотеке.

Массивной папкой в джинсовом переплете Мик хлопнул по столу, где молодые обычно обедали, а Марли держала свой пишущий автомат. Внутри папки было сотни три шершавых от высохшей влаги страниц, исписанных почерком Мика.

– Вот мои приходы и расходы! ― крикнул он.

– Ваши приходы и расходы, ― тихо повторила Марли.

– Мне нужны те чеки, что получил Уэйлон за крышу таверны в Нью-Уилмингтоне и дома престарелых в Гров-Сити, чтобы я мог их обналичить.

Марли даже не было нужды открывать его папку, чтобы увидеть, какой там царит бардак. Остальные Джозефы ходили вокруг Мика на цыпочках, словно боясь, что, если МакКэй Джозеф вдруг отчего-то огорчится, наступит конец света. Марли такого страха перед ним не испытывала.

– Нет, ― невозмутимо ответила она.

Мик сам привел ее к этой точке невозврата. Или, быть может, на нее так подействовала Элиза. Марли не хотелось гнуться, гнуться перед ним и однажды сломаться. Конечно, она могла бы успокоить Мика, мило сказать ему: «А давайте я помогу вам внести эти чеки на счет». Но она не желала становиться такой версией самой себя. И уж тем более с этим человеком.

«И хоть лопните от злости, ― хотелось ей сказать. ― Мне плевать!»

– Что, прости?

– Я сказала: нет. Я отнесу их в банк.

Мик повел себя так, будто впервые в жизни услышал отказ. Лицо его исказилось, на мгновение в нем полыхнула ярость. Затем он пару раз моргнул, забрал свою папку и тяжело утопал прочь, оставив дверь нараспашку.

Марли понимала, что она может так артачиться, и притом Мик не взрывается скандалом по одной-единственной причине. Семейный бизнес, насколько она могла судить, переживал свой лучший год за все существование. Погода благополучно менялась, взятые заказы шли к завершению, и Уэйлон успел даже подыскать для предприятия несколько новых складов на 79-й трассе в сторону Питтсбурга. Уже намечены были работы на март ― если позволят погодные условия. Их фирма состояла из солидного торгового представителя, умелого кровельщика и человека, полного абсурдных идей, иногда тоже приносящих свои плоды. А также при этой троице была женщина, выполнявшая всю мелкую, но очень важную работу, которой не желали заниматься мужчины. Которая, в частности, предполагала ответить Мику Джозефу «нет».

Уэйлон обещал, что деньги смогут все наладить и что в конечном итоге «Джозеф и сыновья» начнут купаться в них, соря ими направо и налево…

Глава 14

Вот только сорить-то им, как оказалось, было нечем.

Учитывая