Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич
Перелом. Книга 2 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
A про нее в то же время зашла речь между хозяйкой и гостьей. Он стал прислушиваться.
– Qui est cette jeune personne9? – пожелала узнать г-жа Ранцова, обратившая тотчас же внимание на необычайную наружность той, которая занимала самого его в эту минуту.
– А это племянница моя родная, брата моего покойного дочь, сирота, княжна Кубенская.
– Она точно 10-une jeune reine, – молвила улыбаясь петербургская барыня, – между этими двумя колоннами, dominant l’alentour-10, серьезная такая, важная…
– Д-да, – не сейчас и сквозь зубы молвила на это Марья Яковлевна, – царицей себя держит… Привыкла!.. Про брата моего, князя Никиту Яковлевича, верно, слышали? – спросила она через миг.
– Он в Сибири генерал-губернатором был?
– Пятнадцать лет целых царствовал там… Она там и родилась… С женой он всего только два года прожил, умерла она, оставя ему эту девочку… Как выросла, так у него и принимала, и всем домом, почитай, всем краем ворочала, когда он болеть там стал…
– Ах, Боже мой, – воскликнула Ольга Елпидифоровна, – я теперь вспоминаю: я их видела в Баден-Бадене тому два года.
– Да, ноги отнялись у него, он тогда должность оставил и поехал с нею за границу.
– Я встречала их там в allée de Lichtenthal11, всегда вдвоем; его возили в колясочке, a она рядом идет в широкой соломенной шляпе… Я бы ее, впрочем, не узнала… Они ни с кем там не знакомились, ни у кого не бывали…
Марья Яковлевна только головой качнула.
– Давно она у вас живет? – вмешался в разговор Троекуров.
– Да вот, как брат помер. Я сейчас же ей написала… Куда ж ей было, окромя как к тетке родной! Привезла ее мне тогда швейцарка, компаньонка; второй год с тех пор пошел…
– Отец оставил ей состояние? – спросила довольно безцеремонно Ранцова.
Марья Яковлевна пожала плечами:
– Монеты какие-то да камни; охотник был до них покойный. A окромя этого хлама ни гроша медного. Все там в Сибири прожил… Положил ей Государь две тысячи пенсии в год до замужества, да единовременно три тысячи из кабинета ей прислали: вот и все наследство у нее!..
– Познакомьте меня пожалуйста с ней, chère madame!
– Ах, виновата, я вам не представила… Кира! – громко крикнула г-жа Лукоянова.
Девушка приподняла голову от канвы и медленно обернула ее на тетку. Ноздри ее словно оскорбленно дрогнули и расширились…
– Что вам угодно? – произнесла она своим отчетливым голосом.
– Поди сюда, я хочу тебя представить madame Ranzof…
Ольга Елпидифоровна вскочила с места:
– Ne vous dérangez pas, princesse12! Позвольте мне поглядеть на вашу работу…
Она подбежала к пяльцам, схватила и стиснула руку Киры и заговорила о том, что она два года тому назад «любовалась ею» в Бадене, но что княжна, верно, и не заметила ее, a она так рада теперь, так рада случаю познакомиться с нею…
Зеленые глаза княжны пристально остановились на расточительнице этих любезных слов:
– Благодарю вас, – промолвила она, – но знакомство со мною никому не может доставить удовольствия.
– Это почему? – воскликнула наша барыня.
Что-то вроде улыбки сложилось на характерных устах Киры.
– Почему? – повторила она. – Потому, что я дикая.
Ta сочла долгом рассмеяться:
– Вы, то есть, хотите сказать, что вы дичитесь нас грешных? Это совсем другое дело. И я позволю себе спросить вас тогда, за что такая немилость?
– Я говорю то, что говорю, – отвечала протяжно на это девушка.
– Из чего же вы заключаете то, в чем вы никогда не уверите меня? – продолжала все с тою же любезностью ее собеседница.
– Я себя знаю, a вы меня не знаете.
«Да, с нею трудно!» – подумала Ольга Елпидифоровна. Она наклонилась к пяльцам и спросила:
– Кому вышиваете вы этот прелестный ковер?
– На могилу на одну, – отвечала, помолчав и видимо нехотя, Кира.
«Ah, mais cela devient lugubre a la fin13!» – сказала себе на этот раз по-французски Ранцова и, прищурившись, оглянулась кругом, ища, с кем бы можно было завести более приятного рода беседу… Александра Павловна разговаривала стоя с Веретеньевым у фортепиано, приставленного к одному из простенков залы; она направилась к ним.
– Аппробую14! – сказал с ликованием в чертах Овцын княжне, как только та удалилась.
– Что? – спросила она, продевая иглою снизу вверх.
– А то, что без буржуазной ипокризии15 вы прямо заявили ей свои убеждения.
– Какие убеждения? – словно уронила Кира.
– Вы ей честно на ее бессмысленное светское кудахтанье ответили, что вы «дикая».
– Так что же? – спросили поднявшиеся на Овцына глаза княжны.
– Вы ей сказали этим, – пояснил он, – что вы презираете те искусственные, нелепые условия, которыми до сих пор определялась жизнь людей в обществе, и не хотите признавать ничего, кроме естественных, нормальных потребностей человека.
Она не отвечала сразу.
– Я терпеть не могу фамильярности, – вымолвила она наконец и опять замолкла.
Фифенька говорил тем временем Александре Павловне:
– Я к вам чай пить приехал до клуба. 16-Pourquoi pas до сих пор?.. Вот и déesse-16 моя тоже хочет.
Он подбежал к подходившей петербургской барыне:
– 17-N’est – ce pas, vous buverez московского чайку?..
Он взял ее руку, повернул ее ладонью вверх и приложился губами к голому местечку между перчаткой и рукавчиком.
– Ну, что Наташанцев, Bazancourt, Chou-Pail? У ваших ног toujours? Люблю! Всем tête tourne, a сама ничего… N’est-ce pas-17, ничего? Молодец déesse!..
В дверях залы появился старик-буфетчик, в сюртуке, но в белом галстуке и нитяных перчатках наруках.
– Чай готов, пойдемте! – громко сказала Александра Павловна.
Она нетерпеливо ждала этой минуты, когда наконец представится ей возможность поговорить с Троекуровым.
Все поднялись и потянулись в столовую.
В дверях Сашенька обернулась, отыскивая глазами Лизавету Ивановну.
– Куда вы, куда, голубушка? – вскликнула она, увидав, что та улепетывает на неслышных своих ножках в противоположную дверь залы, и побежала за нею.
– Нет, нет, ангел мой, – залепетала маленькая особа, – оставьте!.. Народу у вас сегодня, чужие все… Сами знаете, на что я им, да и боязно как-то. Я к нянюшке, к Глафире Савельевне, мы уж завсегда, как гости, чай пьем вместе… A в спаленку к вам, как придете, можно? – спросила она тут же с какою-то робкою и вместе с тем проницательно нежною интонацией в голосе, подымая на девушку вопросительные глаза.
– Непременно приходите, непременно! – и Сашенька с мгновенным порывом закинула ей обе руки за шею. – Я все вам, душечка Лизавета Ивановна, все расскажу, – прошептала она ей на ухо, крепко поцеловала ее в щеку и побежала назад.
Троекуров, пропустив всех вперед, поджидал ее у дверей. Он со своего места все видел.
– Скажите, – сказал он, глядя
