Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– Так, пытаются. Но они еще обзавидуются, когда поймут, как у меня все круто вышло, а у них – ни фига.

Любе определенно нравилась эта дерзкая, яркая девочка.

– И как же ты планируешь этого достичь?

– Я умная. И буду много работать. А еще я понимаю людей. И могу хорошо себя подать.

Люба извлекла из сумки визитку с логотипом «Петерсон и партнеры» и своими контактными данными.

– Возьми. Думаю, смогу тебе быть полезной. Сильные женщины должны держаться вместе.

22 (Марта)

– Думаешь, такое носят в Москве?

Маша прикладывала к ушам крупные серьги-кольца из фиолетового пластика.

– Слушай, не знаю, – засомневалась Марта. – Может, лучше лишнего пока не брать, там осмотримся, купим?

Пора бы уже паковать вещи для отлета в Москву, но мать все утро толсто намекала Марте, что днем явится Иван Кожухин, ее нынешняя жертва, и, соответственно, Марте лучше не появляться дома до поздней ночи. На Кожухина, бывшего фээсбэшника, мать возлагала большие надежды. Этот ее клиент по жизни занимался невесть чем, но приезжал на большом, всегда идеально вымытом «крузаке» и показывал фотографии огромной дачи, которую строил в Чигирях. Вот уже несколько месяцев мать не встречалась ни с кем, кроме него, наверняка представляя, как станет женой этого грушевидного типа и посадит розы в его имении.

Торговый центр «Оптимус» полнился голосами отпущенных на каникулы школьников, дребезгом тележек, доносившимся из продуктового, приятными, но совершенно неразборчивыми отзвуками рекламы. Смазливый продавец-китаец, похожий на актера из фильма «Крадущийся тигр, затаившийся дракон», окинул подруг безразличным взглядом. Все китайцы такие высокомерные.

– Пошли тогда перекусим?

Маша аккуратно вернула серьги на стеклянный прилавок небольшого ларька с бижутерией. Обогнув точку с чехлами для телефонов, подруги запрыгнули на эскалатор. Лента поручня ехала вверх гораздо быстрее ступенек, и приходилось все время перекладывать руку.

– Привет.

Марте сначала показалось, что слово прозвучало у нее в голове, настолько тихим и невнятным оно было. Она огляделась и увидела на соседнем эскалаторе Свету, губернаторскую дочку. С тех пор как год назад ее отца отстранили от должности и объявили в международный розыск, она словно выцвела. Светлые локоны, прежде отливавшие розовым, точно присыпали пылью. Света больше не укладывала их «голливудской волной», чаще собирала в небрежный пучок на затылке. На занятиях она выглядела потерянной, озадаченной, будто не понимала, как оказалась в классе. Ее верная свита распалась, и теперь бывшая королева параллели с надеждой заглядывала в глаза Марте, ища дружбы.

– И что ей от тебя надо? Думает, мы забыли, как она тебя доставала? – ревниво пробурчала Маша, яростно расчесывая комариный укус на руке.

– Да ладно тебе, мы все тогда были глупыми и жестокими. Я ей жвачку прямо в волосы залепила, помнишь?

Света слабо улыбнулась, обернувшись вслед поднимавшимся на второй этаж Марте с Машей. Она так и не дождалась ответа на свое приветствие.

– И все-таки она противная, – заявила Маша. – Хорошо, что мы уезжаем. Как только я спущусь с трапа в Москве, я тут же забуду имена и фамилии всех до одного из нашего класса.

Маша перестала расчесывать руку и устремила гордый взгляд вперед, как будто Москва начиналась там, куда их нес эскалатор.

– Марусь, будь добрее, у ее семьи сейчас жесткие проблемы.

– Еще чего! Ее отец проворовался, присвоил наши налоги, а я должна ее жалеть? Пфф!

– Ну, отцов не выбирают. Кое у кого и вовсе нет отца…

Перед подругами торжественно всплыла стеклянная витрина «Технорая». Маша приветственно помахала рекламному стенду с изображением дяди Гены в полный рост и номером телефона для жалоб по поводу качества. Марта отдернула руку Маши, снова потянувшуюся к укусу.

– Не пора ли твоему отцу сделать новый портрет? Этот как-то поблек уже, сколько лет тут стоит.

– Да не, этот сравнительно новый, ты же помнишь, в прошлом году какие-то хулиганы все витрины расфигачили и батю тоже попортили. Просто фотографию напечатали ту же, отец отказывается сниматься, с тех пор как лысеть начал!

За новым толстым стеклом сновали продавцы-консультанты в темно-фиолетовой форме с аккуратными белыми бейджами. Некоторые узнали Машу и уважительно закивали ей в знак приветствия, растягиваясь в заискивающих улыбках.

Марта иногда представляла, каково это, когда твой папа большой начальник и по праву рождения, автоматически, тебя уважают люди вдвое старше, стараются угодить. Продавцы-консультанты стали демонстративно поправлять и без того ровно лежавший на витринах товар. Иногда у Марты возникало ощущение, что она плывет по морю на небольшом плоту из отсыревших бревен, а рядом уверенно рассекает волны шикарный круизный лайнер, белоснежный, сияющий, корабль Маши, и Марта цепляется и следует за ним на буксире, но все так же остается за бортом. Впрочем, Марта не любила жалеть себя и поэтому гнала такие мысли прочь.

Марта с Машей устроились за пластиковым столом на последнем этаже «Оптимуса» с подносами еды из местного фастфуда. Сетевых заведений в городе Б не было. Маша шумно втянула через трубочку разбавленную водой колу.

– Я еще даже улететь не успела, а мать уже запустила рабочих в мою комнату. Хочет устроить там что-то вроде гримерной-будуарной, как будто она звезда Большого театра.

Маша улетала в Москву уже вечером, у Марты же был рейс на послезавтра, впритык к началу учебного года, более дешевых авиалиний.

– Мне все еще немного неловко, что мы будем жить у твоей тети. – Марта задумчиво макала картошку фри в соус «Тысяча островов».

– Ну, отец так решил, мол, за нами кто-то присматривать должен. Да тети дома-то не бывает, насколько я знаю, она в своей юрфирме практически ночует!

Марта еще часа полтора шаталась в одиночестве по улицам, оттягивая момент возвращения домой, размышляя о том, какая жизнь ждет ее в Москве. Она начнет все с чистого листа, никто не будет знать, что она дочь Ангелины Пеговой. Казалось, в Москве живут люди совсем другого сорта. Единственное, что смущало: вероятно, завтра-послезавтра привидение дедушки начнет ее искать и не сможет найти. Если бы как-то его предупредить… или, быть может, он сумеет материализоваться в другом городе, пролететь в багажном отсеке самолета?

Окаймленная величественными равнодушными тополями улица была подозрительно тихой. Воздух сделался плотным, влажным, как в парнике, небо отливало желтым. Собирался августовский ураган.

На лестнице Марта столкнулась с дядей Толей с третьего этажа, который каждый раз, завидев Марту или ее мать, расплывался в робкой доброй улыбке.

– Здравствуйте, дядь Толь.

Сосед поднял на Марту серые глаза, полные благодарности. Марте хотелось получше его узнать, разговорить. Он по-прежнему держит журнальный ларек на Ленина. В детстве дядя Толя тайком угощал Марту чокопаями и катал на качелях во дворе, до тошноты или до тех пор, пока мать не высовывалась из окна и не кричала дочери, чтобы шла домой. Когда Марта была маленькая, она болтала с дядей Толей запросто, куда же ушли свобода и легкость? Вот и сейчас дядя Толя, втянув голову в плечики, спешно спустился к почтовым ящикам.

За дверью в квартиру слышались приглушенные голоса. Хахаль матери все еще там, но нужно собирать чемоданы. Скоро все это закончится, и Ангелина сможет обустраивать свою личную жизнь как ей заблагорассудится. Марта поморщилась и нехотя провернула ключ в замке.

В прихожей стояли стоптанные в хлам мокасины из страусовой кожи. Марта узнала обувь Кожухина. Из гостиной доносилось высокое, искусственное хихиканье матери. Строит из себя девочку. Услышав лязг ключей, Ангелина притихла и спустя пару мгновений показалась в дверном проеме.

– А, это ты.

Как будто она ожидала увидеть кого-то другого.

– Марточка, дорогая, присоединяйся к нам! – крикнул из гостиной постоянный клиент матери, явно пребывавший в отличном расположении духа.

Марта нехотя прошла в комнату, приглаживая короткие джинсовые шорты и жалея, что на ней не надето что-то более длинное и скромное.

– Ну невеста, невеста! Есть у тебя какой-нибудь пацан прыщавый?

Иван Кожухин радостно хлопнул в ладоши, точно дядюшка, давно не видевший