Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– Платеж в двадцать миллионов будет невозвратным, в отличие от последующих траншей. На другие условия мой клиент не согласен.

Она забила последний гвоздь. Мужики вскакивали с кресел, уходили курить, но переговоры завершились на редкость удачно. И все же на обратном пути до «Юбилейки» Люба ощущала неприятное послевкусие, какой-то осадок. Еще из головы не выходила вчерашняя ночная пара лингвистов. Они были точно эпизодические персонажи в фильме, снятом по неумелому сценарию. Люба попросила водителя какое-то время покатать ее по городу, хотя смотреть в окно особого желания не было. Кариозный зуб «Бастилии» так и торчал, недостроенный, в самом центре. С жилого дома напротив еще заметнее осыпалась плитка, но первый этаж все так же пестрел вывесками всевозможных магазинчиков, как будто кричавших: «Здание крепкое, мы тут еще долго проживем». Афишки постановок в драмтеатре, на которых не упоминалась Лариса. Лабиринт гаражей перед гимназией… Неожиданно Люба вспомнила о школьной подруге.

– Глеб, извините?

Водитель показал свой выразительный профиль.

– А куда сейчас приличные люди ходят по вечерам в городе? Сто лет тут не была…

Глеб нахмурил высокий лоб.

– В принципе, ничего особо нового в городе Б нет. Мои клиенты обычно берут «банкетку» в «Панде».

– А забронировать сможете?

– А отчего ж нет.

Ну, «китайка», так «китайка». Очень даже подходящий выбор для ностальгического вечера. У большинства уроженцев города Б «еда детства» ассоциировалась именно с китайской кухней, а не с борщами и котлетами. Люба расстегнула тугой пиджак под плащом и набрала Ангелину.

– Привет, дорогая. Да, сколько лет, сколько зим. Слушай, не поверишь, я сейчас в городе Б, по работе. Чего не предупредила? Ой, да там так спонтанно вышло, к тому же никогда не знаешь, насколько затянутся переговоры и будет ли вообще время дух перевести. Как ты смотришь на то, чтобы поужинать? Да? Как насчет «Панды» через полчасика?

Глеб припарковался за углом ресторана и остался преданно ждать Любу, хоть она и уговаривала его ехать домой. Только бы не встретить никого из старых знакомых или, того хуже, родственников. В вестибюле ресторана ее уже дожидалась школьная подруга.

– Любочка!

Ангелина поднялась с низкого диванчика. На ней было красное платье в мелкий черный горох, тесно облегавшее стройное тело, в ушах покачивались гроздья хрусталиков, упругие русые локоны едва заметно пружинили при каждом шаге от бедра.

Пока они шли до своей кабинки через основной зал ресторана, все мужские взгляды были прикованы к Ангелине. Она казалась диковинной экзотической птицей с ярким оперением, по ошибке влетевшей в захолустный трактир. Жены одергивали своих мужей, мужики ухмылялись, кое-кто даже присвистнул. С кем-то школьная подруга поздоровалась сдержанным кивком, от кого-то, наоборот, отвернулась с холодным презрением. За столиком в глубине зала Люба увидела директора аэропорта, одного из оппонентов на сегодняшних переговорах. Он был, казалось, ошарашен, что московская юристка идет рядом с женщиной в красном. Директор неловко улыбнулся и принялся яростно работать палочками, отправляя в рот жареный рис с яйцом и роняя половину по пути. Рядом с ним канючили трое белесых веснушчатых детей, бесцветная жена вытирала носовым платком рот младшему, поперхнувшемуся соком, и бросала быстрые злые взгляды в сторону Ангелины. Проверяла, не засмотрелся ли муж на экзотическую птицу.

– Я как будто в фильме «Малена» оказалась, – пошутила Люба, когда они с подругой задернули штору на своей кабинке.

– Половина этих мужчин мои клиенты, – непринужденно бросила Ангелина, расправляя и раскладывая на коленях шелковую бордовую салфетку.

Люба догадывалась, чем зарабатывает на жизнь ее школьная подруга. И теперь, получив тому демонстративное подтверждение, неожиданно осознала, что род деятельности Ангелины ее ничуть не отталкивает. Они были с подругой, в общем-то, не такие уж и разные. Обе нарушали патриархальные устои, отказывались вписываться в уготованные обществом стандартные роли.

Люба назаказывала кучу блюд, и ей пришлось их есть в основном самой. Ангелина лишь изредка мастерски подхватывала палочками побег чеснока или стружку огурца из хэйхэйской закуски и пила шампанское бокал за бокалом. Обсуждали московские магазины одежды – Ангелина, как и в старые времена, интересовалась модой. Потом, на более серьезной ноте, поговорили про родителей. Люба знала, как много отец Ангелины, профессор, значил для ее школьной подруги. Мать и отчим Любы еще были живы, однако к общению с ними она не стремилась. Ей вполне хватало их визитов в Москву раз в несколько лет и дежурных телефонных звонков. После Ангелина, как-то нехорошо рассмеявшись, рассказала, как ее последнего постоянного клиента в конце лета во время урагана прибил насмерть рекламный щит. Любе интересно было бы послушать про дочь Ангелины, про то, как складывается жизнь внебрачного отпрыска мужа сестры. Но школьная подруга от разговоров о дочери увиливала, как будто ей эта тема была неприятна.

Наделенный несколькими боксами с недоеденной «китайкой» Глеб радостно предложил подбросить Ангелину до дома. Любе показалось, что водитель всю дорогу украдкой поглядывает на них в зеркало заднего вида. Взбудораженная выпитым на голодный желудок шампанским, Ангелина ерошила волосы, поправляла помаду.

– Люб, может, ко мне, на рюмочку чая? Ну, не часто же видимся! Мужчина? Глеб? Вы подождете нас у подъезда, ну, буквально минут сорок?

– Таких прекрасных дам я готов ждать хоть всю ночь.

Ангелина рассмеялась, сверкая ровным рядом белых зубов. Люба понимала, что обращение «прекрасные дамы» досталось ей только из-за подруги. Назавтра предстоял ранний вылет, она была далеко не в приподнятом настроении, но любопытство пересилило, и Люба согласилась ненадолго зайти.

Обстановка в квартире была простенькая, такая же, какой ее помнила Люба по школьным временам.

– Слушай, а дочка твоя где, Марта? Хоть взглянуть на нее.

Ангелина поморщилась, как будто положила на язык ломтик лимона, и махнула в сторону бывшей спальни профессора.

– Да там, у себя заперлась. Она в последнее время не в настроении, переходный возраст, понимаешь. Хочешь, загляни, а я нам пока налью чего-нибудь.

Люба трижды постучалась в закрытую дверь, но ответа не последовало. Тогда она осторожно нажала на ручку.

– Я же просила ко мне не заходить!

Сидевшая на полу девочка резким движением выдернула из ушей провода наушников от mp3-плеера и вскинула большие карие глаза на Любу.

– Ой, извините, я думала, это мама…

– Меня Люба зовут, я ее школьная подруга.

Комнатка была небольшая и опрятная. Над изголовьем кровати висел портрет молодой Ангелины, выполненный углем. На тумбочке стоял набор посуды: кружка, тарелка, вилка, ложка, нож. Марта сидела на полу перед ватманом, прижатым по углам баночками гуаши, вооруженная клеем-карандашом. Вокруг валялись вырезки из журналов, цветные ручки, ножницы.

– Извините, я занята.

Девочка была просто чудо как хороша. Изящные рельефные руки, блестящие каштановые волосы с медным отливом, тонкий нос, густые черные ресницы, бросающие на щеки нежные тени. Она, вероятно, будет еще эффектней, чем мать.

– Что это ты тут такое интересное делаешь?

Марта смущенно одернула свою укороченную футболку, открывавшую плоский живот, и завинтила крышку на клее. Девочка молчала и, казалось, не планировала давать незнакомке никаких объяснений. Любе хотелось ее разговорить. В центре ватмана красовались две вырезанные из журнала высокие стройные девушки в темных очках, с брендированными пакетами из бутиков наперевес. – Это кто?

– Мы с моей лучшей подругой в будущем, – неохотно ответила Марта.

Вокруг лежали заготовки: водитель открывает дверцу черного тонированного «майбаха», модель уверенно идет по длинному глянцевому подиуму под яркие вспышки фотокамер, осенний Париж: крыши блестят от дождя, за ними силуэт Эйфелевой башни, маленькая декоративная собачка с бантиком, стильные интерьеры в бежевых тонах, вечеринка с коктейлями…

– Они у меня еще все увидят… – тихо сказала Марта, вдруг становясь серьезной.

– Кто это – они?

Марта повернулась к Любе. Она выглядела старше своих тринадцати-четырнадцати, и этот серьезный, глубокий взгляд… Казалось, они видят то, что другим недоступно. И Любе это было близко.

– Одноклассники. Вся параллель. Вся школа, – вдруг разоткровенничалась дочка подруги.

– Тебя кто-то обижает?