Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

утром уехала на автобусе в город за денежным переводом. Судя по всему, отец проснулся все еще вдрызг пьяный, закурил лежа на своей циновке на чердаке. Снова задремал с непотушенной сигаретой. Дом деревянный, ветхий, и огонь, быстро проев дыру в старом бамбуковом матрасе, принялся за перекрытия.

Возможно, отец сразу отравился угарным газом и даже не проснулся. Может, он пытался спуститься, но не смог открыть стальную щеколду люка: металл накалился и словно разбух. Или он какое-то время пытался затушить огонь, но не скрылся, потому что внизу его схватили бы братья Ян.

По спине Минчжу пробежал холод. Чеки и квитанции в сжатом кулаке раскисали, впитывая пот. Она пожелала отцу смерти, и теперь он погиб. Она и правда ведьма.

21 (Люба)

Через какое-то время после драмы с сестрой Люба, поддавшись импульсу, набрала номер школьной подруги. Может, тогда ею двигала жажда мести за испытанное по вине Ларисы унижение, за кучерявого мудака на кухонном диване и за неубранную посуду в гостиной. Но четкого плана у Любы не было, только смутное ощущение, что Ангелина как-то поспособствует восстановлению справедливости. Давняя подруга самим фактом своего существования была неудобством для Ларисы, и Любе хотелось иметь влияние на это неудобство, держать его поближе.

С тех пор они с Ангелиной стали время от времени созваниваться. Вспоминали школьные годы, забытое ощущение неуязвимости и торжества над обывателями. Люба жаловалась на мужчин-коллег, Ангелина – на мужчин в целом. Их разговоры не отличались особенной глубиной и доверительностью, однако по необъяснимым причинам эта связь нужна была обеим. Часто, заканчивая разговор, Люба ощущала внезапный порыв слетать с город Б. Но рабочие задачи не отпускали, и всякий раз было жалко тратить отпуск на родной полузабытый городишко. Отпуск за отпуском, год за годом Ангелина по-прежнему оставалась голосом в трубке.

А потом возник проект государственно-частного партнерства по строительству нового терминала аэропорта в городе Б, который вела фирма Любы. Совсем не хотелось ввязываться в тягомотную эпопею с муниципальными властями, грозившую снова затянуть Любу в провинциальное болото, где она выросла. Но чек был слишком жирный, к тому же седовласый начальник уже паковал свою обширную коллекцию цветастых галстуков, получив место в лондонском офисе, освобождая тем самым дорогу советникам, в том числе Любе. И она согласилась.

Осенью две тысячи пятого Люба оказалась в городе Б, впервые с отъезда после школы. О своем прибытии она никому не сообщила, даже родителям, не говоря уже о Ларисе с Геной. У потрескавшихся ступенек старого терминала ее встречал молчаливый водитель, нанятый клиентом. Звали его Глебом, и у него было удивительное лицо. В анфас черты казались невыразительными, но, когда он оборачивался в профиль, маневрируя при парковке, то становился вдруг похож на актера вестернов: четко очерченный, почти греческий, в меру крупный нос, высокий лоб, мужественный подбородок. Наглухо затонированный японский внедорожник доставил Любу в гостиницу «Юбилейная». Ничего более приличного на тот момент в городе Б еще не было.

Человеку, родившемуся и выросшему в столице, сложно понять ту невыразимую тоску, которая накрывает, когда снова оказываешься в провинциальном захолустье, откуда выбирался с таким трудом. Накатывает иррациональный страх, что все усилия, вся отстроенная жизнь в Москве не более чем сон, и на самом деле ты никуда не уезжал, и на роду тебе написано здесь состариться и умереть.

Прогулки по городу Б не входили в планы Любы на эту командировку. Однако номер в гостинице был удручающе убогий, сон никак не шел (ведь в Москве еще только шесть вечера), и поэтому в полночь она вышла подышать воздухом на набережную.

Светила полная луна, казавшаяся больше и круглее, чем ей подобает быть, как будто кто-то притянул ее поближе к Земле, чтобы получше рассмотреть. Площадь и набережная в холодном свете фонарей выглядели опрятнее, чем их помнила Люба. Быть может, новый губернатор действительно пришел не деньги воровать, а делать жизнь горожан лучше. Впрочем, город Б стоило бы стереть с лица земли и отстроить заново. Тогда была бы хоть какая-то надежда. Люба никогда не смогла бы объяснить себе острой неприязни, которую испытывала к улицам детства.

Темные воды Амура таинственно мерцали, отражая звезды. Люба облокотилась на ограждение набережной. Китайский город через реку явно пережил гораздо более серьезные метаморфозы. Ряд огней тянулся сколько хватало глаз, по фасадам новеньких высоток бежало причудливое световое шоу с иероглифами. Казалось, китайские соседи насмехались над городом Б: смотрите, мол, мы живем лучше, чем вы. Неожиданно Люба поняла, что она на набережной в этот час не одна. Из-за кустов справа до нее донеслись обрывки оживленного разговора. Люба тихонько прошла вдоль ограждения, стараясь остаться незамеченной.

– Аргументы, на основании которых оспаривается самостоятельный статус вариантов китайского языка расширяющегося круга, зачастую обусловлены терминологическими неточностями как в профессиональных, так и в любительских лингвистических дискуссиях.

На лавочке, обрамленной пышными кустами сирени, сидели двое. Вещала миниатюрная пожилая женщина в костюме в крупную черно-белую «гусиную лапку». Ей было по меньшей мере восемьдесят, выкрашенные в черный волосы ярко блестели в лунном свете. Ее руки были сложены на кожаной сумочке «Этро», стоявшей на коленях. Прямая спина и весь вид старушки выражали предельную собранность. Казалось, она вот-вот начнет читать лекцию. Рядом с бабулей сидел, судя по всему, бездомный старик, одетый в какие-то лохмотья. Сухие пальцы с набухшими костяшками перебирали белоснежную бороду, доходившую до пояса. Лицо бродяги казалось смутно знакомым… Что эта нелепая парочка делает тут в столь поздний час? Пожилая женщина не умолкала.

– Это более характерно для обыденного метаязыкового сознания и подразумевает различные типы взаимодействия русского языка с китайским… Я использую транслингвальный подход к описанию «гибридных китайских», в соответствии с которым все более заметные транслингвальные практики в письменном взаимодействии русского и китайских языков…

Бездомный слушал внимательно, ритмично кивая патлатой головой. Люба подумала было, что безумная пожилая женщина вышла прочитать свою бессмысленную лекцию в ночи первому встречному и не нашла слушателя лучше, чем этот бродяга. Но неожиданно бородатый дедуля прокашлялся, поправил слипшиеся сосульки волос и парировал:

– Дорогая, со всем согласен. Но не стоит забывать о необходимости описания корпуса примеров различных концептуальных пониманий нового китайского и его основных маркеров. В узком понимании этого термина, в качестве подварианта северокитайского диалекта…

Заумность речи совсем не вязалась с внешним видом бездомного. Казалось, странная парочка материализовалась откуда-то из потустороннего мира, была вызвана магическими силами полнолуния. Люба всегда считала, что есть города, где улицы пропитаны мистикой: Прага, Париж… И город Б, при всей его внешней простоте, тоже подпадал под эту категорию. Здесь могло произойти что угодно и не стоило ничему удивляться.

Быть может, Люба просто переутомилась после бессонной ночи в самолете. Решив не тревожить мистическую парочку, перешедшую на китайский, Люба неспешно двинулась обратно в сторону гостиницы, оставшись незамеченной.

В девять утра Глеб ждал Любу у парадного входа «Юбилейной». На переговорах в тот день предстояло условиться об основных положениях соглашения о сотрудничестве. Проект договора задрафтует уже в Москве недавно доросший до старшего юриста и окончательно облысевший Федя, а Любе предстоит сегодня не сдать ни одной позиции клиента.

Переговоры проходили в банкетном зале городской администрации. Надменные мужики в плохо сидевших костюмах расслабленно пожимали друг другу руки, перекидываясь вопросами о женах, детях, рыбалке и машинах. Любу игнорировали, как будто она пришла сюда подавать чай или работала частью интерьера, как фикус в углу. Раньше мужчины не замечали ее, потому что она была неинтересна им как женщина. Теперь их взгляды скользили мимо Любови Великодной, потому что она была молодой женщиной в мужском деловом мире. Ну ничего, она им покажет.

– Ну что, может, к делу?

Люба отодвинула свое кресло с демонстративным скрежетом. На нее удивленно уставились с десяток пар глаз. Ей нравился кураж нарушительницы патриархальных порядков. Она не будет для них удобной, любезной дамочкой. Люба шла четко