Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

Ольга Елпидифоровна только теперь почувствовала, что сама она не мало утомлена и этим разговором, и ночью, неудобно проведенною в вагоне, что она после дороги не успела еще совершить своего туалета, умыться. Она потихоньку вышла из спальни отца. Через комнату от этой спальни приготовлена была ей комната, и ее Амалия, чухонка из Ревеля, уставляла уже там на столе вещи, вынутые из барыниного дорожного несессера.

Наша красавица готовилась приступить к тому многосложному процессу омовения, раздевания и нового одеванья, что известен вполне лишь хорошеньким женщинам, когда вдруг вспомнила, села и приказала горничной позвать к ней слугу отца, «малого», которого звали «Федькой».

Федька явился немедленно в своем куцом фрачке, со своею румяною, глупою и гостинодворскою физиономией. Он ухмылялся самою счастливою улыбкой и глядел на «приезжую дочку хозяина» во все глаза. Ольга Елпидифоровна не могла не улыбнуться при его виде. «Quel Jocrisse4!» – сказала она себе мысленно, повторяя бессознательно эпитет, которым один из больших ее поклонников, старик граф Наташанцев, неизменно угощал за глаза своих более молодых ривалов.

– Знаешь ты, – спросила она, – этого господина в синих очках, который был сегодня у батюшки?

– Что вы, значит, изволили даже застать у них, когда приехать изволили-с? – выговорил Федька с видимою претензией на краснословие.

– Этот самый.

– Степан Акимыч, значит, Тарашенкин по фамилии, знаю-с!.. Ну-с? – спросил он в заключение, выставляя правую ногу вперед и закладывая руки за спину.

Ольга Елпидифоровна так и покатилась.

– «Ну-с», – повторила она, – если этот господин приедет, ты скажешь ему, что батюшка болен…

– Они знают-с, – прыснул в свою очередь «малый».

– Все равно! Скажешь ему, – подчеркнула Ранцова, – батюшка болен и не при-ни-мает. Понял?

– Понял-с. Только они сегодня ни за что уж не будут. Потому им далече. Они только раз в день ездют-с.

– Ты очень глуп, я вижу! – вскрикнула нетерпеливо она. – Говорится это тебе не на сегодня только, a навсегда. Когда бы этот господин ни приехал, ты ему всегда — понял? – скажешь то же самое: «болен» и не принимают.

Федька на этот раз действительно понял. Все его широкое лицо осклабилось вдруг под очевидным впечатлением непомерного удовольствия. Он поднял к носу обшлаг своего рукава и словно чихнул туда неудержимым смехом.

– Изволите, значит, приказывать, – сказал он, – чтоб их к нам в комнаты николи не пущать?

– Приказываю. Никогда!

– Слушаю-с!

Он переступил с пятки на пятку:

– A как ежели, – заговорил он снова, – как ежели Анфиса Дмитревна прикажут, чтоб я их пустил?

Ольга Елпидифоровна вспыхнула:

– Да ты знаешь ли, кто я?

– Как не знать-с!

И Федька вытянулся вдруг по-военному, приложил руку ко швам своих серых брючек:

– Елпидифора Павловича дочка из Питербурха, Ольга Елпидифоровна, значит.

– Так кого же должен ты слушать?

– Известно кого-с.

Он ухмыльнулся еще раз во всю ширину своего дурацкаго лица.

– Так я им так и скажу-с!

– Кому это?

– Анфисе Дмитревне.

– Скажи! Непременно скажи! И этого господина ни за что не пускай!

– Не пущу, ни за что-с! – возгласил Федька с совершенно уже ликующим выражением.

– Хорошо, ступай!

Он умильно поглядел на «распрекрасную барыню», повернулся и ушел.

– Wie dumm der Kerl5! – проговорила ему вслед Амалия, отвечая смехом на улыбку своей госпожи.

– Слушайте, Амалия, – сказала ей та, – я разденусь и лягу, – я очень устала, a вас прошу расположиться вот в этой комнате по соседству с батюшкой. Он спит теперь, но вас я прошу не спать и прислушиваться. Если он проснется и позовет кого-нибудь, вы тотчас же разбудите меня. A без меня никого к нему не пускайте, кто бы ни хотел к нему войти!

– Nu, gut schon, gut6! – молвила смышленная и бывалая ревельская субретка, подмигивая барыне правым, несколько косым глазом.

– Если бы вас не хотели послушаться, опять-таки сейчас разбудите меня… Да приготовьте мне мое бордо фай платье, – примолвила Ольга Елпидифоровна, – я, может быть, выеду вечером.

X

A nous deux maintenant1!

Dumas. Antony.

Macy в четвертом, подкрепленная сном, бодрая и довольная собою петербургская барыня позвала свою горничную и спросила, вернулся ли Никанор Ильич (первою мыслью ее, открыв глаза, было о портфеле, который Ранцов повез с собою в банк).

– Где он? – сказала она на утвердительный ответ Амалии.

– Сейчас к вашему папеньке прошел, – молвила та.

– Он проснулся?

– Только сейчас.

– A вы сидели подле, как я вам сказала?

– Все время.

– Никто не входил к нему?

Амалия осторожно оглянулась и начала шепотом своею полурусскою, полунемецкою речью передавать барыне, что с час тому назад вошла к ней в гостиную какая-то женщина, eine gewisse Frau2 «по-простому, wie die Bäuerinen sich kleiden, doch etwas schöner»3, и хотела пройти к больному, но что она, Амалия, не пустила ее и сказала: «Нельзя, keinesweges4». Женщина сказала тогда, что к ней дверь из комнаты барина заперта на крючок и что ей теперь к нему «другого хода нет». – A на что вам к нему? – спросила Амалия и получила в ответ, что она das Ding5, за барином ходит, и что, может быть, ему кушать теперь хочется, потому что он всегда в этом часу обедает. «Я ей тогда сказала, что 6-Herr von Акулин спит, a когда люди спят, они не кушают и что meine Herrschaft приказали мне никого к нему не впускать, пока он спит. И она это не поняла и спросила меня, „wer das“, кто? И я тогда kurz und klar-6 сказала ей: моя госпожа, madame von Rantzof!»

– И что же она на это? – прервала ее с любопытством Ольга Елпидифоровна.

– Она посмотрела на меня таким большим глазом. 7-Sie guckte mich so grossaugig an и спросила: «Это меня не приказали впускать?» Ну, сказала я, и вас, и всех!.. И она тогда ушла, doch sah ich wohl gleich dass es ihr gar nicht lieb war-7!..

– Хорошо, – молвила Ранцова с улыбкой, – дайте мне одеться…

Она отправилась, покончив с туалетом, в спальню отца. Из нее торопливо выходил ее муж.

– Куда вы? – спросила она.

– Да вот обедать просит батюшка…

– Скажите Федьке!

– Он эту… Анфису требует, – прошептал Ранцов ей на ухо.

Она остановила на нем глаза, как бы намереваясь сказать ему что-то, но не сказала, пожала только плечом и прошла мимо.

Она не успела обменяться и двумя словами с отцом, как со стороны комнаты «экономки» послышался стук в дверь.

– Это мне несут… Отвори, Оля! – проговорил, весь встрепенувшись, Елпидифор