Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Отчего же, пошлите… если только застанут… Никанор Ильич двинулся – и остановился:

– Олечка! – не совсем твердым голосом начал он.

– Что? – спросила она, не переменяя положения.

– Ты уж очень строга, Олечка!..

– A вы не понимаете ничего! – отрезала она, всем телом на этот раз обернувшись к нему. – Это она его до этого довела; в его лета, с его корпуленцией, и такая женщина!..

Ранцов открыл большие глаза, поник головой и отправился в переднюю искать Федьку. Он послал его за доктором в карете, которую нанял с утра для жены.

Доктор жил недалеко, был дома и тотчас же приехал. Он был еще не старый человек и любопытствовал увидеть скорее красавицу-дочь своего клиента, о которой тот постоянно говорил ему. Она произвела на него весьма чарующее впечатление, и он, что называется, тотчас же заегозил, чтобы в свою очередь вызвать в ней мнение о себе как о человеке воспитанном и даже светском; ввернул в разговор несколько французских, правильно произнесенных фраз, два-три очень ученых медицинских термина и при этом улыбался самым приятным образом, глядя на нее сквозь щегольски оправленные золотые очки. Он вошел вместе с нею в спальню, довольно долго стоял над спавшим больным, осторожно притрагиваясь к его голове, щупая пульс и следя по часам за скоростью его дыхания. Проделав с подлежащею серьезностью лица всю эту свою процедуру, он поднял глаза на красивую барыню и повел раза два головой в виде ободрения ее, a затем, вернувшись за нею в гостиную, объявил, что он не видит никакого изменения против вчерашнего, что замечается даже некоторое как бы стремление к улучшению в общем состоянии организма и что если не представится каких-нибудь новых осложнений…

– Послушайте, – перебила его поспешно Ольга Елпидифоровна, – un médicin est un confesseur8, говорят; я поэтому буду говорить с вами совершенно откровенно. Вы лечите моего отца с начала его болезни и потому, верно, заметили, что при нем тут женщина…

– Анфисушка? – протянул он тонко и насмешливо.

– Да. Вы, конечно, поняли, какую… роль она играет у него?

Доктор улыбнулся одними углами губ и поправил молча свои золотые очки. Ранцова продолжала:

– Он к ней, видимо, чувствует одну из тех старческих страстей, которые всегда, вы лучше меня должны это знать, имеют самые дурные последствия… Я думаю, что и самый удар у него просто… от этого был… Вы как находите?

Доктор слегка покачался на своем стуле.

– Поражения такого рода, – уклончиво отвечал он, – могут несомненно, в числе множества других, происходить и от такой причины… В настоящем же случае, ввиду общего, так сказать, апоплексического предрасположения субъекта, я не почитал нужным констатировать, произошло ли это именно от такого повода, тем более…

– Тем более, – прервала еще раз его собеседника, – что она всегда тут, и что вы не могли при ней говорить с больным как следует?..

– Конечно… и это… – проговорил он несколько рассеянно, глядя на нее и любуясь подвижностью и оживлением ее красивых черт.

– И, кроме того, я – да и не я одна – он сам, мы имеем причины весьма сомневаться в ее… бескорыстии, – молвила вполголоса, наклоняясь к нему, Ольга Елпидифоровна – понимаете?

Доктор закачал головой и процедил:

– Ска-ажите!..

– Так я поэтому и хотела вас спросить: думаете ли вы, что было бы полезно удалить эту женщину от больного… И чем скорее, по-моему, тем лучше.

– Он так привязан к ней, Оля, привык… – заговорил вдруг Никанор Ильич, бывший тут в комнате и все время молчавший.

– Я спрашиваю доктора! – резко ответила она на это, поведя на него разгневанным взглядом.

Врач, в свою очередь, повел глазами на нее, на Ранцова и тотчас же сообразил, что она мужу господин и владыка и что услужить такой хорошенькой и энергичной женщине столько же лестно было бы для него, сколько и расчетливо. Но чувство совестливости взяло верх над соблазном такой мысли.

– Конечно, – сказал он, – 9-pour vous, madame, как дочери, очень неприятно, je comprends-9… И спустя некоторое время, когда мы… надеюсь, поставим вашего батюшку совершенно на ноги… удаление этой… особы действительно может быть полезно (он все время покачивался на стуле как бы в такт слов своих, держа сложенные ладонями руки меж прижатых колен). Но в настоящую пору, когда… когда болезненный процесс, так сказать, еще не разрешен окончательно, такого рода, скажем, переворот в привычках, в обычном ходе жизни больного… был бы не совсем удобен. Надо избегать всякого повода к новому, скажем, потрясению организма… В этих расстройствах…

Ольга Елпидифоровна встала:

– Что же, – проговорила она, не давая ему кончить своей, надоедавшей ей речи, – нельзя, так нельзя! Оставим ее пока!.. Во всяком случае, очень вам благодарна, доктор, за откровенное мнение…

Она улыбнулась ему кисло-любезной улыбкой, кивнула и ушла в свою комнату.

Сконфуженный практикант вскочил со стула и взялся за шляпу.

– Не пропишете ли вы что-нибудь больному, доктор? – спросил, подбегая к нему, Ранцов.

– Нет, что же-с, я не нахожу перемены… Продолжайте капли… Честь имею кланяться!..

И он торопливо, с недовольным, несколько покрасневшим даже лицом, вышел из комнаты.

Никанор Ильич провел его до лестницы, громко вздохнул там раза два и отправился к жене спросить, желает ли она обедать теперь или позднее.

Она отвечала досадливым тоном – точно он в этом был виноват – что она, кроме чашки чаю, выпитого в вагоне, и кусочка шоколада, «ничего не имела во рту с утра и, конечно, есть хочет».

Он побежал распорядиться.

В столовой Ольга Елпидифоровна была приятно изумлена видом старинных, превосходной резьбы панелей из черного дуба, обрамлявших до высоты почти человеческого роста все четыре стены довольно пространной квадратной комнаты. Она видела такие панели у графини Бобрищевой в Петербурге и вспомнила тут же, как граф Наташанцев говорил ей про них «que cela a une grande valeur artistique»10. «Как же он будет удивлен, когда увидит такую же valeur у меня в столовой!» – мгновенно пронеслось у нее в голове вместе с мыслью: «Удивительный человек этот папа, откуда это он все добыть умел?.. Неужели в самом деле всему этому научила его эта «Анфисушка»?..

И вслед за этим, с обычною ей быстрою изменчивостью впечатлений, она тут же подумала, что теперь эта женщина… у которой в самом деле такие прекрасные «сиреневые» глаза и которая, конечно, весьма естественно думает о своем будущем… нисколько ей не опасна, что все деньги теперь в банке, a банковый билет заперт у нее, Ольги Елпидофоровны, в шкатулке, a насчет расхищения отцовских вещей