Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

Она поморщась, пошла к той двери, скинула крючок.

Анфиса Дмитриевна, держа в обеих руках большой поднос с установленным на нем прибором, суповою чашкой и графином, прошла бочком мимо барни, склонив при этом медленно голову, как бы благодаря за услугу, уставила принесенное на столик с колесиками, подкатила его к больному и, зайдя за спинку его кресла, проговорила тоном дружеского упрека:

– Ишь подушку-то как сбили без меня!

Он улыбнулся радостною улыбкой, закидывая неестественно глаза под лоб, чтобы глянуть на нее снизу, пока она, как в первый раз, отодвигала его туловище своею сильною рукой и в то же время вытаскивала из-за его спины и взбивала другою рукой сбившуюся в ком подушку.

Ольга Елпидифоровна внимательно и безмолвно глядела на них обоих. Каждое движение Анфисы, ловкое, спокойное, ровное, казалось, говорило ей: «Ты видишь, что я ему необходима и что заменить меня при нем ты не в состоянии, хоть и родная ты ему дочь…»

Она усадила его наилучшим для еды образом, подвязала ему салфетку под отвислый подбородок и, налив до края супу в поставленную пред ним тарелку, принялась кормить его с ложки. Он продолжал улыбаться радостно-животною улыбкой под двойным влиянием насыщаемого желудка и ее присутствия. О присутствии тут же дочери он видимо забыл.

Ta села поодаль и все так же молча глядела на них.

– Жаркое! – жадно проговорил Акулин, едва доглотнув последнюю ложку своего бульона, который заедал он большими ломтями белого хлеба.

– Сейчас, родимый, сейчас! – успокаивала его «экономка», спешно переменяя ему прибор. – Не извольте, барынька, двери за мной запирать, потому тут ближе к кухне! – молвила она вслед за этим, проходя мимо Ранцовой к своей комнате и взглянув ей прямо в лицо своими прекрасными, голубыми, необыкновенно кротко улыбавшимися глазами.

Выражение «барынька» и эти невозмутимые глаза взорвали Ольгу Елпидифоровну. Она вся зарделась, но сдержалась опять и не отвечала ни единым словом, будто не слышала.

Ta мигом вернулась с жарким, поставила его пред больным, принялась разрезывать.

Вошел Ранцов.

«Погоди, голубушка, ты видно еще не знаешь!» – мелькнуло вдруг в голове его жены.

И обернувшись к нему:

– Были в банке? – спросила она.

– Как же, Олечка, я батюшке докладывал, – заторопился он ответить, глядя на тестя.

Но тот, держа в здоровой руке ножку цыпленка, сосал и грыз ее теперь с такою алчностью, что ни о чем другом, очевидно, не был в состоянии думать в эту минуту.

– Деньги положили? – продолжала спрашивать Ольга Елпидифоровна.

– Положил.

– Все? – подчеркнула она.

– Само собою, мой друг, – несколько оторопело проговорил Никанор Ильич, – законный документ привез.

– Где он?

– В портфеле, в шкапу; сейчас мы вот с батюшкой…

– Покажи мне! – прервала она его.

Он еще раз повел глазами на тестя, как бы вызывая его на утверждение такого приказания, подошел к шкапу, в котором еще торчал ключ, снятый с шеи Акулина, и, достав портфель, вынул документ и подал жене.

Голубые глаза Анфисы мгновенно блеснули, метнулись на миг издали в бумагу, которую рассчитанным медленным движением развертывала в эту минуту Ольга Елпидифоровна, и так же мгновенно опустились, встретившись с упорно следившим за нею взглядом петербургской барыни.

– Принято, года, месяца, числа… на хранение… – громко и растягивая начала читать та, перескакивая через цифры, – от коллежского советника Никанора Ильича Ранцова… билеты Опекунскаго совета под нумерами… a всего на сумму сто шестьдесят семь тысяч рублей… Все на свое имя положил, папа, как вы приказывали, – возвышая голос, будто говоря с глухим, обратилась она к отцу, указывая кивком на мужа.

– Да, да, – промычал безучастно больной, продолжая глотать своего цыпленка.

– A я, папа, портфель к себе возьму… вернее будет! – промолвила она, вставая.

Он закивал головой не то утвердительно, не то бессознательно.

Ольга Елпидифоровна зашагала по направлению своей комнаты. Ранцов безотчетно тронулся с места за нею.

Анфиса с мертво-бледным лицом, с судорожно заморгавшими глазами быстро вдруг наклонилась к больному и задыхаясь прошептала:

– Это вы от меня, что ль, от меня отдали им прятать?

– Что, Анфисушка, что? – перепуганно залепетал он, глядя на нее, ничего, очевидно, не понимая, кроме этого грозного выражения на этом любимом лице.

Она не успела ответить. Ольга Елпидифоровна входила опять в комнату; она вернулась с полпути, сказав себе вдруг почему-то, «что их ни минуты, ни мгновения не надо оставлять наедине».

– Да, я хотела сказать вам, папа, – заговорила она: – я ваше приказание исполнила насчет этого… как его… Таращенков, Трощенков… в синих очках, который сидел у вас утром. Я сказала вашему Федору, чтоб его никогда более к вам не пускать.

Она скользнула взглядом по «экономке» и бессердечно улыбнулась: она заметила, как у той задрожали нервным ознобом руки, прибиравшие тарелки. Удар был окончательно нанесен – она «сломила эту женщину!»

– Что это ты говоришь, Олечка? – забормотал между тем больной. – Я ничего… Ослабел очень я…

Голос его зазвучал опять жалкими, слезливыми нотами:

– Утром еще ничего, бодрее… a вот как… Куда это ты, Анфисушка? – перебил он себя с мучительным выражением в чертах, увидав, что она уходит.

– За компотом вам, – отвечала она обрывисто и исчезла за своею дверью.

Он уронил голову на грудь и нежданно заплакал.

Громкий вздох, как в отклик этим слезам, вырвался из угла, в котором по обыкновению поместился Никанор Ильич Ранцов. Жена его повела в ту сторону своими карими глазами и приподняла плечи.

Так прошло несколько времени.

– A что же сладкое батюшке? – вспомнила Ольга Елпидифоровна. – Спросите! – обернулась она к мужу.

Он было встал, когда из двери, ведшей в гостиную, выступил Федька с миской компота, покрытою стеклянным колпаком.

– Приказали подать, – проговорил он, ставя ее на стол пред Акулиным, широко улыбаясь и словно вопросительно глядя на «распрекрасную барыню».

– Кто приказал? – быстро спросила она.

– Анфиса Дмитревна.

– A сама она где?

– Вышли-с. Угорели оченно, говорят, – отвечал «малый» шепотом и лукаво подмигивая ей.

– Ступай вон, хорошо! – гневно вымолвила она на это. – Хотите сладкого, папа, я вас накормлю? – молвила Ольга Елпидифоровна, подходя к отцу.

– Ан… фи… сушка! – протянул плаксиво он, не подымая головы.

– Она на минуту вышла, придет… Хотите кушать, я могу за нее, папа…

– Я… спать… хочу… Анфис… – залепетал несвязно недужный, валясь головой в подушку.

Ранцов торопливо вскочил со своего места и подбежал к его креслу.

– Не хуже ли ему, Олечка, Боже сохрани! – тревожно проговорил он ей на ухо.

Она наклонилась:

– Нет, дышит ровно, лицо не красно… Уснул опять… Пойдемте!..

– Не послать ли за доктором? – спросил он ее уже в гостиной.

Она остановилась у окна и забарабанила