Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– Я думала, она будет дома. Может, спит.

В прихожей почти ничего не напоминало о вчерашнем нашествии. Разве что обувь хозяйки квартиры была задвинута под комод, вместо того чтобы аккуратно стоять в ряд. Не спросив разрешения, Гена прошел в гостиную. Люба направилась на кухню и включила плиту. Действуя на автопилоте, поставила кипятиться воду. Усталость ощущалась тяжелым мешком на плечах. Поскорей бы сестра с мужем оставили ее в покое.

В прихожей хлопнула дверь.

– Лю-у-уб, ты дома?

Люба ждала, что ответит Гена, но он молчал. Вода в кастрюльке начала слегка шипеть. Кажется, Гена, пока Лариса разувалась, не издал ни звука. Тогда Люба вышла к ней в прихожую.

– А, ты здесь! – Лариса просто светилась.

Она отрезала себе по крайней мере пятьдесят сантиметров волос. Блестящее каре эффектно колыхалось в воздухе.

– Ну как, мне идет?

Лариса крутилась перед зеркалом, не в силах налюбоваться. Люба смотрела на нее молча.

– Слушай, я знаю, ты дуешься за вчерашнее. Ну прости, ну я же не знала, что ты так рано вернешься. – Лариса откидывала волосы то влево, то вправо, проверяя, как лучше. – Я все уберу! Я просто была записана в парикмахерскую, чуть не проспала, представляешь!

Лариса чмокнула сестру в щеку и направилась в гостиную. Люба последовала за ней. В кресле вальяжно сидел Гена. Рукава тесной рубашки были закатаны, волосы на руках горели медью. Вокруг него все так же валялись стаканчики, бутылки и обертки. Лариса встала в дверном проеме как вкопанная. Люба видела лишь ее черный, словно лакированный затылок. Гена внимательно смотрел на жену. Капли вина на ковре высохли и казались бурыми. Люба протиснулась мимо сестры и присела на край дивана. Вдруг напряжение и усталость сменились сладким предвкушением возмездия. Лариса метнула на сестру удивленный и вместе с тем испуганный взгляд и снова обернулась к мужу.

– Что… что… как… – Казалось, она хотела задать сразу несколько вопросов, но не могла сформулировать ни одного.

– Значит, так. – Гена чуть наклонился вперед. – Собирай вещи, я снял номер в «Измайлово». На завтра у нас два билета в Б. Это не обсуждается. – Он расслабил нахмуренные брови и сказал уже ласковее: – Машка по тебе скучает.

Лариса быстро переводила взгляд с мужа на сестру и обратно, как будто следила за теннисным матчем. Гена продолжил.

– Ну кто так поступает? Сорваться в Москву, никому ничего не сказав! У тебя же ребенок… Пришлось наврать твоей матери, что мы обговорили отъезд и что ты скоро вернешься.

Люба не до конца понимала суть Гениного выступления, в голове все еще немного гудело от шампанского. Но происходящее ей нравилось. Вдруг Лариса пулей метнулась в спальню и тут же вернулась с пачкой цветных фотографий.

– Я все знаю, я все знаю! – На этих словах она швырнула стопку снимков в Гену, и они разлетелись как флажки с порванной нитки. – У тебя ребенок от дочки твоего научрука, от Ангелины Пеговой!

Люба вдруг услышала, как на кухне выкипает вода, и побежала к плите. Ангелина Пегова… как давно она не слышала о своей школьной подруге… Люба выключила конфорку и сняла кастрюлю с огня. Хотела было присесть на кухонный диван, но неожиданно перед глазами возник образ кучерявого, борьба, разбросанные бумаги… Люба поспешила вернуться в гостиную.

Лариса сидела на полу и качалась вперед-назад, точно в трансе. Гена оставался невозмутим. Не обращая совершенно никакого внимания на вошедшую Любу, он обратился к жене:

– Да понял я, что ты знаешь. Я нашел вскрытый конверт от фотографий в кабинете. Вот дурак, конечно, не подумал, что ты станешь шарить среди моих вещей. Ну и что ты планируешь делать дальше? Висеть на шее у сестры?

– Здесь она больше не может оставаться! – гневно выпалила Люба. Вид сестры был ей невыносим.

Лариса бросила ошарашенный взгляд на старшую.

– Какая ты тварь… это ведь ты Генке позвонила, – прошипела она, все еще сидя на полу.

Кажется, она была готова поползти змеей к Любе, чтобы нанести ей смертельный укус. Люба встретила эти слова совершенно без эмоций. Ей было уже все равно. Лариса снова обернулась к мужу:

– Я с тобой развожусь. Буду жить в Москве и сниматься в кино.

Люба почему-то подумала, что сейчас Гена рассмеется, но он, наоборот, помрачнел. Лариса смотрела на него с вызовом, задрав подбородок, как будто ожидая удара по лицу. Гена отодвинул ногой коробку с пиццей.

– Я понимаю, что виноват перед тобой. И тем не менее уже произошло то, что произошло. Ребенок тут ни при чем. – Муж Ларисы говорил, четко артикулируя каждое слово, как будто вел урок в младшей школе. – Я человек ответственный, и я буду помогать ребенку и Ангелине. Как мужчину и женщину нас с ней больше ничего не связывает. А с тобой мы еще сможем все наладить.

Лариса вскочила и принялась колотить Гену кулачками.

– Сволочь! Подонок!

Гена быстро перехватил Ларису за запястья и силой усадил на диван. Лицо сестры раскраснелось, она тяжело дышала.

– Люба, будь так добра, принеси стакан воды, – холодным тоном выговорил Ларисин муж.

Лариса рывком высвободила руки. Когда Люба вернулась, младшая забилась в дальний угол комнаты и опять сидела на полу, обняв колени. Люба поднесла ей стакан, но Лариса не шевельнулась, чтобы его взять. Тогда Люба поставила стакан на пол и вернулась на диван.

– Слушай сюда. – Гена потирал подбородок, подбирая слова. – Если ты решишь со мной разводиться, будь уверена, ребенок останется со мной, я знаю, за какие ниточки потянуть в судах Б. Ты не получишь ни копейки. Машу никогда не отпустят в Москву.

На этих словах стакан воды полетел в голову Гены. Расплескивая воду в воздухе, он блеснул в сантиметре от его уха и, всхлипнув, разбился о стену.

– Ты подумай над моими словами хорошенько. – Гена отер капли, попавшие на лицо.

Лариса взвыла. Люба не знала, куда себя деть. Через пару минут тишины, разбавляемой только всхлипами младшей сестры, она поднялась и сходила за веником, совком и мусорным пакетом. Принялась со с скрежетом сметать осколки, уминать в пакет вчерашний мусор. Ангелина… Так вот, значит, как карты легли, у мужа сестры ребенок от ее бывшей школьной подруги… Удивительно.

Люба вынесла мусорный пакет, забитый доверху и гремевший бутылками, в подъезд и спустила в мусоропровод. Сосед обычно прятал от жены сигареты за батареей. Люба извлекла одну из мятой пачки, тут же нашлась зажигалка. Закурила. От первой затяжки закружилась голова. Выбросив наполовину выкуренную «Яву» в форточку, Люба вернулась в квартиру.

В прихожей стояла Лариса с видом побитой собаки и дорожной сумкой в руке. Гена положил ладонь на плечо жены, та поморщилась, но не сбросила. Гена снял с крючков Ларисин плащ и свою кожанку. На пороге Лариса резко обернулась к старшей сестре. Ее заплаканные глаза горели каким-то дьявольским огнем.

– Ты для меня мертва. С тобой что-то было не так с раннего детства, я всегда это знала. У тебя нет души. Я тебе этого никогда не прощу.

На этих словах Лариса вышла с гордо поднятой головой. Гена наскоро поблагодарил Любу и проследовал за женой.

17 (Ангелина)

Автобус, конечно, где-то запропал. Когда раскосые фары и нужный номер наконец показались вдали, Ангелина была готова выскочить на дорогу и махать, чтобы проклятое корыто прибавило газу. Она вбежала в салон первой, но остальные пассажиры за ней, преимущественно бабки, поднимались неторопливо, точно собрались на экскурсионную прогулку. По ощущениям, автобус тащился до больницы целую вечность, подолгу выгружая и загружая пассажиров на бессчетных остановках, и Ангелина напрасно пыталась силой мысли заставить колеса крутиться быстрее. Только бы живой… Ну сказали же, пижаму принести, то есть, наверное, все не так плохо?

На первом этаже больницы были удивительно низкие потолки, и путь до окна регистратуры показался бегом по длинному тоннелю.

– Григорий Ларионов, в кардиологии, я дочь, мне звонили…

Крупная женщина с молочно-белой кожей поправила дешевые очки, украшенные россыпью стразов, и медленно подняла на Ангелину полный безразличия взгляд.

– На четвертом этаже кардиология.

– Спасибо.

Перепрыгивая через две, а то и три ступеньки, Ангелина долетела до нужного отделения. Распахнув дверь, схватила