Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

такое: «Человек? В юбке? Жжёт костёр? Это северный полюс? Это убийство? Ты садишь картошку? Ты варишь картошку? Это стриптиз? Это какое-то абстрактное понятие? Ты дружишь со львом? Ты отравитель? Это Мерлин? ...О Мерлин!» Саша ещё не знает, что спустя десять минут он станет суперзвездой окончательно и навеки, поскольку ему придётся изобразить пантомимой слово «ё-моё» и тот, кто это видел, никогда не станет прежним.

Вот Марта научилась говорить фразу, которая в японских мультиках употребляется на каждом шагу, но иначе. Там, если человек отлично себя проявил, ему говорят нечто, что в переводе звучит «Как и ожидалось». Неудивительно, типа, что человек столь высокого уровня вновь подтвердил свой уровень. Марта же употребляет эти слова в самые прискорбные моменты. Забыли ключи, стоим под дверью — как и ожидалось. Выронили колбасу в трамвае и поняли это, когда трамвай уже уехал, — как и ожидалось. Когда она не говорит это, я читаю эти слова в её выразительных зелёных глазах. Она телепатирует их мне прямо в мозжечок одним мимическим движением. И тут я мстительно подстерегла её, когда она жевала наушники (красные), и тоже выкрикнула: «Как и ожидалось!»

— У тебя сейчас такое лицо, как будто ты предъявляешь высшим силам — страшно не повезло с родителем.

— Что ты. Это восторг. По мне временами не видно, но то, что выглядит как ненависть, — это на самом деле ликование. Главное в моём нелёгком деле — успеть объяснить, что это именно оно.

Вот Дашка угощает нас брускеттами с песто, а потом мы тайком обсуждаем, будет ли непростительным оскорблением в ее присутствии вообще употреблять слово «доширак» (несомненно, будет, и двойным — в присутствии брускетт). Мы обсуждаем наш заветный проект «Все скальники Олхинского плато», который на глазах превращается в «Кое-какие скальники Олхинского плато», а затем и в «Ну хоть какие-то скальники Олхинского плато». Вот она же приглашает нас на раннюю прогулку. Скрепя сердце просыпаемся мы в семь утра — и не жалеем об этом ни секунды. Огромная, с прозрачными жёлтыми глазами, собака Туман бегает вокруг и трясёт интеллектом. Мы сочиняем ужасающие вирши о собачьем уме и сообразительности и удостаиваемся звания коллективного Тредиаковского от самих же себя, потому что больше в лесу никого нет. По обочинам растёт рано созревшая черника, и жимолость, и земляника. Мы обустраиваем галлюцинацию с помощью мыльных пузырей, которые организованной колонной уходят по дороге вверх, собираем лисички, а потом обсуждаем внешность Дашки и противопоставляем её пониманию себя как роковой женщины формулировку «ушками трюх-трюх».

Вот мы воздаём Дашке за брускетты, сообщая, что мы всё уже спланировали и через двенадцать дней ей предстоит играть Волдеморта на коммунарской вечеринке. Без грима — искусство гримироваться в коммуне не практикуется. Дашка не остаётся в долгу. Она говорит, что наденет платье со слонами. Оно, как ей кажется, идеально соответствует роли. Мы идём свидетельствовать платье со слонами и выясняем, что это платье с невидимыми слонами. На нём горы и круглые деревья. И ни одного слона. «А на голове у меня будет венок с ромашками, — усугубляет Дашка. — Тогда все сразу поймут, что я зло».

Апофеозом спонтанного счастья стала оратория.

Уж не знаю, что побудило меня прервать диалог с подростком выкриком «Отставить макать капитана!», но уже минуту спустя я уже танцевала со сковородой в руке и пела на мотив «Белый шиповник, дикий шиповник»:

— Старший помощник, старший помощник, старший помощник Лом!

— Младший помощник, младший помощник, младший помощник Влом! — вторила подросток. Тут она добавила самокритично: «Младший помощник Влом — это я. Собственной персоной».

— Что ты наделал, старший помощник? Выстрел раздался вдруг! Красный, прекрасный, дикий кокошник выпал из мёртвых рук, — надрывалась я, а там дошёл черёд и до «отставить макать капитана»:

— Нептуна не названа цена, но бочка лишь одна, лишь одна, лишь одна, — исполняли мы дуэтом. То был самоплагиат. Когда-то, отправляя Сашку лечить зубы, мы уже пели «Для зубов не названа цена, но почка лишь одна, лишь одна, лишь одна». Но там была почка, а тут бочка, это же совсем разные вещи — почти и не плагиат, и не само-!

Тут я поставила сковородку, чтобы перевести дыхание.

— Слушай, Марта, а как там на самом деле? Что там лишь одна?

И мы впали в ступор. Перебрали массу существительных — ни одно не вписывалось. Для любви не названа цена — но строчка лишь одна. Лишь одна, лишь одна — вторая не вспоминалась никак.

— Для любви не названа цена — запели два ждуна, два ждуна, два ждуна, — с горя запели два ждуна.

— Для ждуна не названа цена, а денег ни хрена, ни хрена, ни хрена... — естественным образом продолжили мы тему ждунов, неотделимую от темы любви.

Тут пришла Дашка и легко воспроизвела оригинал. «Как тебя звали, юноша милый? Старший помощник Лом», — подвели мы итог и выдохнули. Оратория кончилась. Счастье продолжалось.

Мы квасим квест

Имея нездоровую привычку, скучать не будешь. В моём случае это нездоровая привычка усыновлять могилы. Среди множества могил, которые никто не навещает, некоторые для меня что-то значат, и тогда их навещаю я. С точки зрения адреналина это почти как ограбление банка. А вдруг на кладбище возникнут родственники из Акапулько, которые впервые за сорок лет решили навестить это место — а тут я? Что я им скажу? Пока вас не было, я вступила в личные отношения с покойным? Особенные сложности возникают, когда памятник приходит в негодность. Я долго мучилась неуместностью жеста, но когда табличка с именем сгнила и отвалилась, пришлось действовать. И вот настал день, когда мы с подростком поехали красить крест и менять табличку. Когда родственники из Акапулько объявятся, они по крайней мере смогут найти это место — так оправдывала я своё самоуправство.

Период подготовки сам по себе уже принёс глубокое просветление. В таком возрасте пора иметь собственный набор отвёрток! — сказала жизнь, сурово глядя мне в глаза. И я обзавелась собственными отвёртками (оказывается, отвёртки — лучший способ обрести уверенность в себе). Мы вооружились быстросохнущей краской в баллончиках и выглядели как Бэнкси и Бэнкси... в смысле, совершенно неприметно.

На вокзале клубились испанцы и китайцы. Только увидев их рядом, я поняла, каким необратимым изменениям подверглось моё эстетическое чувство: я любовалась только китайцами. Они люди дивной красоты. Испанцы очень хороши, но сердце отдано китайцам. Стояла несовместимая