Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

Я наблюдаю и свидетельствую, — сказала я, не в силах отвести глаз от зала, от ужасных конструкций страдания, налипших на его стены, от его бесконечной пустоты и пустой бесконечности. — Я вижу именно то, что вижу, но свидетельствую о другом. Я свидетельствую, что есть не только это.

А дальше мы просто стояли и стояли на сцене, и каждый делал своё дело, пока сон не кончился.

Взошло солнце, пришла явь. Я шла вдоль дома и увидела высокий, гораздо выше меня, куст цветущего шиповника. Подошла понюхать особенно красивый цветок, встала на цыпочки, чтобы до него дотянуться. И тут подул ветер. И вдруг куст вздрогнул и приложил ветку к моему лицу — и я почувствовала наяву то же чёткое и глубокое прикосновение шипов в том же самом месте, где они коснулись меня во сне.

Я помню. Я делаю своё дело.

Единственный в жизни

С веранды донёсся крик. «Помятая бацилла!» — кричала, кажется, Сашка. И, кажется, мне. Я было подумала, что это обострились сестринские отношения, но нет. Обострилась моя глухота. Сашка кричала, оказывается: «Это твоя традиция!»

Дело было в том, что я решила освидетельствовать счастье, а потом подумать, как увеличить его количество. Самодиагностика всегда была мне на пользу. Странные способы стать счастливее так и замелькали в голове. И вот я составляла список коммунарских традиций, а Сашка комментировала с веранды. Мы назвали всё, что смогли. И спевки, и завтраки с рисованием, и рождественское печенье (о последний день имбирной Помпеи, как он удался мне этой зимой), и чтение вслух, и костёр закрытия сезона, и наречение енотов, и, и, и...

Крик «помятая бацилла!» должен был дать мне понять, что наш недавний досуг был целиком моей инициативой. Да. Это я заварила чаю с чабрецом и смородиной и поднесла к подножию Сашки таз с кедрово-берёзовым кипятком. Он благоухал баней. Поставив ноги в таз, мы пили чай и читали монографию. Сашка вынесла примерно пятнадцать минут таза и примерно два абзаца — что говорить, и то и другое действительно моя традиция.

Научный подход требовал классификации материала, и мы поделили традиции на общекоммунарские и конкретно-семейные, относительно нормальные и вконец упоротые, городские и дачные. Мы классифицировали их по времени года, возможности неожиданного каминг-аута, необходимости реквизита и уровню благородного безумия. Наконец, мы поделили традиции на процветающие и увядающие. Среди увядающих почётное место занимали традиция пешего похода (метание сапога через реку — отдельным пунктом!) и традиция купания в Байкале (лучшие друзья девушек — это поясницы, а друзей так обижать нельзя — так мы и оправдываем себя год за годом).

Идея поразила нас синхронно. Традиции следовало крепить, тем более всё, что нужно, было при нас — младенец, собака, один, но очень глумливый подросток, непромокаемая торба для дайвинга. Торбу я сначала отрицала — её величие стало понятно гораздо позднее. И мы собрались прогуляться. Заодно я хотела укрепить руины своей психики фотографированием. Есть сочетания, которые действуют как гипноз. Одно из них — жёлтые лилии и сиреневые ромашки на фоне меняющего цвета Байкала, который из бирюзового становится эфемерно-синим, туманно-голубым, а затем принимает цвет коллективного бессознательного, который восемнадцать лет назад Сашка назвала дельфиньим, и я надеюсь, он останется таким навсегда.

Настало утро. Оно было мрачновато, но Сашка непреклонно паковала свою водонепроницаемую торбу. Мы с Мартой сдували двухметровый пончик — пхукетский сувенир, помогающий избежать соприкосновения поясницы с её извечным врагом — ледяным содержимым сибирских водоёмов. Мы сдували его с песней и пляской и закономерно порвали о кровать. Пончик с нами не поехал, но запасной матрас нашёлся. Хорошо, когда в жизни много подростков. Это обогащает реальность такими предметами, которые взыскательному читателю и в кошмаре не приснятся: шестью томами комикса «Метеора» (там такой забавный хомяк-игроман!), чернильными ручками, самопомешивающейся кружкой Дамблдора, фигуркой жёлтого осьминога в профессорской мантии и шапочке... и запасным надувным матрасом в виде эскимо! Вот его мы и взяли с собой.

«Глупо запихивать в рюкзак куртку и надувной матрас одновременно, — думала я, затягивая завязки. — Зато что-то одно из этого нам точно пригодится. А если я возьму ещё и нож, и туалетную бумагу, то мне вообще не будет равных. Золотую медаль в студию, мать-молодчинушка — образец предусмотрительности».

— Кстати, Марта, поищи кепку! Вдруг вжарит палящее солнце!

Марта быстро нашла кепку, у которой был только один недостаток — она была моя. Продолжив поиски, она встала перед дилеммой. Не считая моей кепки, в доме было два, и только два, головных убора. Аутентичная китайская соломенная шляпа и колпак гнома Сайты.

...Не зря Сашка мыла собаку! — подумала я, когда электричка встретила нашего песца воплем «Хатико!», который, правда, сразу сменился воплем: «Уберите это ваше хатико!» Путешествовать с песцово-показательной собакой всё равно что ехать куда-то в компании кинозвезды. Маленькие косенькие глазки с белыми ресницами вызывают в людях радость. Благодаря этому нам удалось рекордно забороть мировое зло. Зло бороть — есть и такая коммунарская традиция. Дело это, с одной стороны, несложное, а с другой — непредсказуемое. Надо махать поездам — это наша часть борьбы со злом. А из поезда должен кто-нибудь махнуть в ответ — это уже их часть. Состоялся разовый контакт — мировое зло разово повержено. Помахало несколько человек — у мирового зла выдался нелёгкий денёк. Так вот, в тот день мировое зло было близко к аннигиляции. Целые поезда туристов махали нам стоя. Кажется, даже аплодировали. Наша миссия была как никогда перевыполнена, вот только выполнили её не мы. Туристы махали Хьюше, и еле слышный хоровой вопль «Хатико!» доносился до нас из каждого вагона. Красивая собака побеждает мировое зло быстрей и качественней, чем четыре кукушки, — такова простая мораль этого эпизода.

С продуктовыми запасами не сложилось, но я честно отрабатывала свою золотую медаль и взяла с собой банку ананасов. Это был наш шанс инсценировать «Троих в лодке, не считая собаки»: «Мы расплющили эту банку в лепёшку; потом мы сделали её квадратной; мы придавали ей самые удивительные геометрические формы, но пробить отверстие не могли. Тогда за дело взялся Джордж, и под его ударами она приняла такие причудливые, такие мистически-жуткие очертания, что он испугался и бросил мачту. И мы, все трое, уселись на траве и уставились на банку». К сожалению, я сама и наступила на горло нашей песне, взяв с собой открывашку, но быстро реабилитировалась, когда обнаружилось, что у нас с подростком — полкупальника на