Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Тойво сначала не хотел брать денег. Не для этого он жаловался. Но ему сказали, что такова воля коллектива, а ей всегда надо подчиняться.

— Видишь ли, когда мы вместе, мы сильны, — сказал дядя Юкка. — И нас никакая сила не сломит. Запомни это, сыпок, раз и навсегда. Друга надо всегда выручать из беды, а убытки возмещать коллективно... Такой у нас, у рабочих, закон.

Домой Тойво не шел — бежал вприпрыжку. Мама, наверно, очень устала после целого дня стирки. Вот бы ей сейчас крепкого-крепкого кофе с сахаром и со сливками. Только где его купишь? Если бы было как раньше, он пошел бы сейчас и купил, у него есть на что купить.

Засунув руку в карман, Тойво крепко сжал пакетик с деньгами. Новое чувство вдруг овладело им, наполнило грудь. Находясь среди рабочих, он словно вырос, стал больше. Случалось ему и получить от руки старого рабочего подзатыльник и услышать крепкое словечко, сказанное строгим голосом. Но та же жесткая рука становилась теплой и щедрой, когда надо было помочь ему. Его, маленького оборвыша, мальчика на побегушках, не презирают. Наоборот, говорят о нем всегда очень тепло, сочувственно — ведь это же сын Венну, брат Тенхо.

И Тойво вспомнился один случай. Правда, это было давно, когда умер отец...

После его смерти к ним однажды пришли рабочие с верфи. Тойво хорошо помнит, как растерялась мать. Почему-то вдруг стала вытирать стол передником, попросила гостей садиться, а Тойво на ухо шепнула: «Сбегай к Ялоске, займи сахару».

— Так вот это, значит, от профсоюза металлистов, — сказал один из рабочих, передавая матери конверт.

Мать повертела его в руках, затем положила на комод.

Когда рабочие ушли, она долго сидела у окна.

Тойво видел, что в конверте было много денег, были даже крупные бумажки. Он тогда не понял, откуда эти деньги, думал, что их прислал какой-то добрый дядя.

— Не дядя, а профсоюз... Венну был всю жизнь в профсоюзе... — сказала мать. А что такое профсоюз, она Тойво толком не сумела объяснить. И только теперь, на верфи, он понял, что это такое.

Его, профсоюза, нигде не видно, но он повсюду. Его решениям подчиняются все рабочие, все как один. Сначала, правда, случается, и поспорят. Тойво любит слушать такие споры. Но потом, когда приходят к единому мнению, от решения уже не отступаются. И каждый считает это делом чести. Особенно же сила профсоюза видна во время забастовки.

Профсоюз имеет свою кассу, в которую каждый рабочий вносит из зарплаты определенную сумму. Все деньги проходят через руки дяди Юкки, он — профсоюзный казначей.

Теперь и Тойво хочет вступить в профсоюз, если только примут. Наверно, примут. Должны принять. Он же сын Венну Халонена.

Обо всем этом Тойво размышляет по дороге домой. Он торопится, хочется поскорее рассказать матери, порадовать ее.

В прачечной уже никого нет, только одна мать все еще работает. Она полощет белье, Тойво видит, что мать уже совсем выбилась из сил.

Белье надо прополоскать в трех-четырех водах, чтобы не оставалось запаха мыла. Полоскание — самое тяжелое в маминой работе. Особенно достается зимой, когда приходится полоскать в ледяной воде.

Халоска полощет простыню в большой лохани, затем начинает отжимать ее. Вода стекает в лохань, простыня свертывается толстым жгутом на руку прачки. Она выжимает ее до тех пор, пока с нее не перестает капать. Волосы ее прилипают к потному лбу. Потом, встряхнув тяжелую простыню, Халоска укладывает ее вместе с другими. Устало прислонясь к лохани, утирает пот с лица и замечает позади себя сына.

— Ну, что?

Тойво торопливо делится своей радостью.

— Иди, готовь ужин, а я тут докончу, — говорит он, Халоска сначала колеблется, но потом все-таки уступает сыну. Тойво уже большой, он помогал ей и раньше отжимать белье.

Тойво скинул с себя пиджачок, закатал рукава рубашки, умылся. И вот уже скручивает огромные простыни, которых так много в лохани.

Упорства у Тойво хватает. Работать он умеет. Он хочет научиться всему и берется за любую работу. И никакой труд не считает зазорным для себя. Он моет даже пол и посуду. И вот еще одна простыня отжата так, что лучше некуда. Тойво встряхивает ее, как это обычно делает мать...

Хлопнула дверь. В прачечную вошел Лассэ Ялонен, лучший друг Тойво. Он вплотную подходит к Тойво и протягивает удивленно:

— Я вижу, ты настоящий китаец, белье полоскать вздумал. Я слышал, что только у китайцев мужчины прачками работают...

— Я кем угодно работаю, — отвечает Тойво и широко улыбается.

ЗАПРЕТ НА БУМАГУ

На другой день Юкка Ялонен послал Тойво с поручением к Комуле в редакцию «Сосиалисти».

Тойво и раньше доводилось бывать в редакции. Когда отец был жив, они с Тенхо относили в газету его заметки. Венну Халонен был одним из активнейших корреспондентов «Сосиалисти». Дядя Юкка тоже пописывает в газеты, и Тойво не раз уже относил его Статейки в редакцию.

По скрипучим ступеням Тойво поднялся на второй этаж, приоткрыл дверь и робко спросил:

— Можно войти?

Комула сидел один в просторной комнате за небольшим столиком. Пиджак его висел на спинке стула. В комнате приятно пахло табаком.

— Садись, — сказал Комула и, посасывая трубку, стал просматривать статью Ялонена. Не поднимая головы, он спрашивал суховатым голосом: — Ну, как мама?

Так, так... А братишка? А сам как, не болеешь? Ну, а как живете? Что ты читаешь?

Эти четыре или пять вопросов Комула задавал всегда, и Тойво каждый раз, отвечая ему, с уважением глядел на редактора, сидевшего за заваленным газетами столом с трубкой в одной руке и с пером — в другой. «На нем держится вся газета!» — говорят рабочие. Он делает «Сосиалисти». Тойво читал эту газету, она казалась ему интересной.

Наконец Комула спрашивает:

— Ну, что еще нового?

Этот вопрос последний. Затем Комула углубится в свою работу. Он всегда так: спросит о маме, о братьях, о том, как они живут и что нового... А потом пора уходить: у редактора много дел. Тойво постоял еще минутку и попрощался.

— До свидания. Заходи, — послышалось из-за стола. И Тойво ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Но не успел Комула углубиться в