Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Они разошлись. Айни пошла к себе, прижимая таз с бельем к округлому животу. Эстери тоже ушла на свою, половину.

Никогда вечер не казался Айни таким долгим и скучным. Она уложила малыша и взяла книгу. Но ей не читалось. Она старалась сосредоточиться, а мысли возвращались к одному и тому же: «Куда пошел Яли? Почему он не сказал ничего определенного? Правда, он всегда так — любит отделываться шуточками». И все же эти «я скоро приду» и «на свидание» почему-то тревожили Лини.

Она уже понемногу готовила распашонки и пеленки. Все ее время уходило на заботы по хозяйству да на эти приготовления к рождению ребенка, и она старалась не думать, как они будут жить дальше. Даже разговаривая с Эстери, которая иногда начинала охать и ахать, Айни спокойно говорила:

— Нам что? У нас мужья есть. А вот каково тем, кто остался без мужа, с кучей детей, как Сийри Халонен?

Но теперь и у нее на душе стало тяжело.

Раньше Айни, может быть, даже внимания не обратила бы на шутку Яли, но теперь она почувствовала себя забытой, покинутой. Целыми вечерами сидит одна. Яли так редко бывает дома. Сначала были забастовки, потом пропадал на окопах, а сейчас опять куда-то стал уходить и даже не говорит, куда. Айни, конечно, уверена в своем Яли, но мало ли что бывает...

Сколько ей довелось пережить, когда Яли был в плавании! Сможет ли она перенести такое еще раз? Она решила дождаться Яли и высказать ему все. Яли задерживался.

Вернулся он поздно, оживленный, веселый, и Айни стало еще обиднее.

Яли взял с плиты кофейник. Тут он заметил, что Айни сидит поникшая, глядит странным, отсутствующим взглядом на пустые чашки.

Яли сел рядом, обнял ее и тихо спросил:

— Ну что? Что с тобой?

— Ничего...

В ее голосе звучала горькая обида. Разговор принял такой характер, когда не столько значат сами слова, сколько тон, каким они сказаны, и когда сразу интуитивно чувствуешь малейшую ложь. Яли гладил волосы Айни и молчал.

— Ты сам знаешь, зачем спрашиваешь, — проговорила она наконец.

— Я чем-нибудь обидел тебя?

Айни не ответила. Но она уже не чувствовала себя такой несчастной. Оттого, что Яли сидел рядом, на душе стало тепло, хорошо. Когда Айни снова посмотрела на Яли, увидела его глаза, ясные, добрые, его мужественное открытое лицо, на глазах у нее навернулись слезы.

— Видишь ли, Айни, мы с Юккой были у матросов. Если не веришь, спроси у него.

В нескольких словах он передал ей рассказ Фомина о событиях в Петрограде.

— Ничего секретного в этом нет, — говорил он, наливая кофе. — Тебе налить? Говорили мы о наших общих делах. Ну, а что касается Аукусти, то пусть сидит дома, раз не умеет вести себя по-человечески с русскими...

— Я понимаю, что у вас дела...

Айни встала, ей нужно было чем-нибудь заняться.

Она взяла со стола ложечки и стала протирать их, хотя они и без того были чистые.

Ей стало стыдно, что она так нехорошо подумала о Яли.

— А я-то боялась... Я подумала... — призналась она несмело.

— Что?

— Что ты и вправду... на свидание.

— И взбредет же тебе такое в голову.

— Да, конечно... в моем положении...

— Надо же понимать шутки.

Яли, разумеется, видел, что Айни подурнела, видел эти пятна на лице. Но они делали ее еще роднее. Она была милая и такой. И Яли нежно привлек ее к себе. Прильнув горячей щекой к груди мужа, Айни услышала ровное биение его сердца и почувствовала себя защищенной от всяких бурь и невзгод.

— Слушай, Айни, если мне когда-нибудь придет в голову подобная дурь, знай — у меня хватит смелости сказать тебе обо всем прямо. Сказать все, как есть...

Айни ничего не ответила, лишь опустила голову. Она ждала, что он скажет дальше. Потом она снова посмотрела на мужа, и, хотя на ресницах ее еще поблескивали слезинки, взгляд светился радостью и верой. Айни тихо спросила:

— И оно в самом деле бьется для меня одной? Для тебя одной. В самом деле.

— И всегда будет биться для меня одной?

— Всю жизнь.

Яли хотел было сказать, что давать такие клятвы, пожалуй, и не стоит. Кто знает, что в жизни случится. Жизнь — штука сложная. Но промолчал: Айни с ним сейчас так хорошо, свои глупые мысли она уже забыла, зачем огорчать ее.

Юкка и Яли ходили к Фомину. Втроем они прошлись сначала по набережной Ауры, потом поднялись на гору Самппалинна.

Фомин ездил в Петроград, на большое совещание представителей военных организаций. Что это было за совещание, Яли так толком и не понял. Но с докладом на нем выступил Ленин. Фомин рассказывал им, о чем говорилось на совещании, какие были приняты решения.

И Юкка, и Яли понимали важность разговора. Фомин сидел, чуть подавшись вперед. В руках он держал какой-то листок, то складывал его, то опять разглаживал. Говорил негромким голосом.

— Вот так, — Фомин выпрямился и посмотрел на финнов. — Надо укреплять уже созданные отряды Красной гвардии и создавать новые. Балтийский флот поможет в этом... Финляндская буржуазия завозит оружие из Германии. И она задаст вам такую баню, что век помнить будете, если вовремя не подготовитесь постоять за себя... Время не терпит.

Яли слушал, следя за тем, как жилистые руки Фомина разглаживают, мнут и снова распрямляют бумажку.

— Генералы намереваются задушить красный Питер, овладеть Кронштадтской крепостью, которую революционные моряки держат в своих руках. Флот твердо стоит на страже революции. Корабельная артиллерия подчиняется только большевикам, — сказал Фомин. Потом он снова стал говорить о задаче, поставленной Лениным: укреплять Красную гвардию, вооружать и обучать рабочих и не дожидаться, пока господа нападут. Тогда уже поздно будет.

Финны тоже знали и понимали это. Но где взять оружие?

— Надо подумать, — улыбнулся Фомин. — Может быть, оно и найдется. Так что давай, Юкка, организуй отряд, да покрепче...

Было уже темно, когда они стали спускаться с горы, быстро шагая по узкой тропинке.

За всем происходящим Халоска наблюдала из маленького запотевшего окна темной прачечной. Летом из него видна лишь крапива да уголок грязного двора. А зимой кучи снега, наметенные дворником, почти совсем закрывают окошко.

Солнце в прачечную никогда не заглядывает, свет его попадает сюда лишь отраженным от степы противоположного здания. И