Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Лицо коммерции советника стало вдруг пепельно-серым, Арениус съежился.

— Я расскажу о том, как этот человек ограбил своего компаньона, предварительно напоив его.

— Хватит, — Арениус поднял руку.

Но Комула продолжал, подчеркивая каждое слово:

— Поверьте, я сумею рассказать... И скажу, что все вы подлецы... Если вы сейчас же не дадите разрешения на продажу бумаги, через час фельетон пойдет в набор.

— Вы получите разрешение... получите...

— Пишите, — потребовал Комула.

Словно прикрываясь от удара, Арениус поднял левую руку, а правой шарил по столу, ища карандаш.

Никогда еще рука коммерции советника не писала так неуверенно. Наблюдая за ним, Комула чувствовал омерзение: коммерции советник напоминал жирную крысу, попавшую в капкан.

После ухода Комулы Арениус долго не мог опомниться. Он все еще сидел в кресле, оцепенело уставясь вдаль, словно перед ним проходили какие-то видения. То, что Арениус давно забыл, вдруг воскресло словно по мановению волшебной палочки.

На следующий день «Сосиалисти» вышла, правда, с небольшим опозданием. Перебоев в поставке бумаги больше не было. А в редакцию несколько дней подряд заходили рабочие. Каждый хотел узнать, как решился вопрос с бумагой, и секретарю редакции Юнтунену приходилось давать один и тот же ответ. «Да, видим, что получили, — говорили, улыбаясь, посетители. — Мы так и думали. Хорошо, что все уладилось. Только это мы и хотели узнать».

Усадьба Саннеси, расположенная километрах в шестидесяти от Хельсинки, вдруг оказалась в центре политических событий. Здесь, в отдаленном имении, где жизнь, казалось, шла своим чередом, плелись в глубокой тайне интриги финской плутократии.

Темным сентябрьским вечером в одной из задних комнат особняка сидела тихая и весьма почтенная компания. Члены буржуазного тайного Военного комитета собрались обсудить свои дела. Председательствовал ротмистр Ханнес Игнатиус. Вокруг стола расположились отставной генерал Мексмонтан, сенатор Гаральд Окерман, хельсинкский банкир Халлберг, коммерции советник Арениус, директор-распорядитель акционерного общества «Кюми» Еста Серлациус, родственник Серлациуса из Турку.

Гаральд Окерман отчитался о работе, проделанной после прошлого заседания. Он ведал в сенате продовольственными делами и теперь докладывал, где и какие сделаны запасы продовольствия на случай, если будущей зимой события примут серьезный оборот.

Затем стали обмениваться мнениями.

Председатель общества «Кюми» давно уже в раздумье разглаживал свою черную бородку.

— Правильно, конечно, что создаются запасы. Нужно запастись всем, что только может потребоваться, — начал он. — Но... может быть, следует соблюдать большую осторожность, то есть действовать поосмотрительнее. Городское население и без того недовольно. У вас в Турку ведь тоже так? — обернулся он к Арениусу. Тот кивнул. — А если еще станет известно, что где-то тайком создаются запасы хлеба... для каких-то непонятных целей, то...

— То, что? — зло пробасил Мексмонтан.

То последствия могут быть весьма печальными. Нам, промышленникам, они всегда приносят неприятности. Например, забастовки...

— Это правда, — заметил кто-то.

Окерман считал, что действовать надо быстро и решительно, и именно сейчас, пока есть еще возможность завозить хлеб из России. Эта возможность может в любое время исчезнуть. В России тоже становится туго с хлебом.

По этому вопросу быстро пришли к согласию. Затем банкир Халлберг сообщил, какие компании и фирмы уже выделили средства в распоряжение Военного комитета. За последние две педели на соответствующие счета поступили крупные денежные перечисления.

— Так что денег должно хватить, — закончил он с усмешкой. — Действуйте, господа, но действуйте обдуманно и осторожно. В этом я вполне согласен с господином Серлациусом.

С остальными приготовлениями обстояло хуже, особенно с приобретением оружия. Правда, одна партия уже прибыла в Ваазу, но этого мало. Надо принимать срочные меры, чтобы успеть доставить оружие до ледостава.

Сенатору Окерману поручили связаться со шведами, заказать винтовки и другое оружие и заодно заручиться их согласием на помощь. Шведы не откажут, если правильно повести дело.

Игнатиус напомнил, что Свинхувуд советует обдумать еще один вопрос: подобрать опытного и решительного военного руководителя на случай, если возникнет необходимость начать открытые военные действия. Игнатиус то и дело снимал пенсне, оглядывая присутствующих.

Это была трудная задача. Кандидатуры неоднократно обсуждали, но так и не могли ничего решить. Кто-то назвал имя генерала Маннергейма.

— Нет, за это дело он не возьмется. Да и не подходит он: обрусел слишком, — возразил Окерман.

Арениус не знал, кто такой Маннергейм, и поэтому не мог ничего сказать.

— Кроме того, он далеко... где-то там, на юге... неизвестно где.

— Ну, связаться-то с ним можно, — заметил Игнатиус.

— А я за генерала Шарпантье. Он из наших, человек с опытом, надежный... И сдержанный...

— Даже слишком сдержанный, — вставил кто-то.

Заседание Военного комитета закончилось. Стояла непроглядная тьма, сердито шумели в парке деревья, когда Окерман и Халлберг вышли на крыльцо. Им надо было завтра непременно быть в Хельсинки. Арениус поехал вместе с ними.

Провожали их при неровном свете фонарей. Попрощавшись, все трос влезли в автомобиль, который помчал их в Хельсинки. Остальные члены Военного комитета задержались в Саинеси, чтобы провести воскресенье в живописных окрестностях Порво.

ДАЛЕКО НА ЮГЕ

Дрожа каждым мускулом, конь тревожно ржал, вставал на дыбы, мотал головой, бил копытом. Молодой улан в черных галифе, в сапогах с короткими голенищами и с кудрявым чубом, выбивавшимся из-под фуражки с красным околышем, с трудом удерживал вороного, стараясь успокоить его.

Но конь пугливо пятился, кося глазом на высокого сухощавого человека в генеральской форме, стоявшего перед ним с плетью в руке.

Взмах! — плеть снова хлестнула по морде. Конь, всхрапнув, вскинул голову и начал вырываться. С губ его стекала пена.

У улана внутри все кипело. «Зверь, а не человек... только зверь может так измываться над беззащитной тварью», — думал он, едва сдерживаясь.

Генералу Маннергейму, командиру Шестого кавалерийского корпуса русской армии, стоявшей на Бессарабском фронте, доставили нового верхового коня. Конь оказался норовистым и не подпускал генерала к себе. Трижды пытался генерал сесть на коня, и каждый раз бешеный конь его сбрасывал.

Маннергейм решил отложить укрощение строптивого скакуна. Он взял у стоявшего в нескольких шагах вестового бурку, накинул ее на плечи и, прихрамывая, пошел к себе на квартиру.

Маннергейм содрогнулся, вспомнив, как близок он был от смерти. Когда конь сбросил его в третий раз, подкованное копыто ударило в землю возле самого виска. Чуточку поближе — и конь размозжил бы ему голову. При одной мысли об этом у генерала мурашки пробегали по спине.

На холеном с маленькими усиками лице генерала появились первые морщинки,