Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич
Перелом. Книга 2 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
– Вы лечите… эту даму? Позвольте узнать вашу фамилию…
– Мою?.. Доктор Кругляков…
Он остановился в изумлении.
– Я вас очень прошу, monsieur Кругликов, – перервала, она тут же, – приказать, чтоб меня пустили к ней… потому что тут люди, которые хотят помешать этому, – и она язвительно покосилась на Лизавету Ивановну, – a я ея belle-mère, княгиня Шастунова, и мне необходимо с ней переговорить о делах, потому что я вижу, qu’elle est en danger de mort9 и нельзя время терять…
Лизавета Ивановна всплеснула руками, все ее тщедушное тельце как бы съежилось и затряслось от ужаса, полные слез глаза с неудержимым упреком вскинулись на говорившую:
– Чтой-то вы хотите, княгиня! Ей, может, голубушке, от разговора вашего и умирать теперь приходится, a вы опять… Пожалуйте, господин доктор, пожалуйте скорее!..
И она юркнула в спальню.
Аглая усиленно захлопала глазами, будто по лбу ее что-то треснуло. Но она не почитала еще себя разбитою:
– 10-Elle dit des horreurs cette femme, – захныкала она немедля, ловя за руку поспешавшего за маленькою особой доктора, – вы ей не верьте, je vous prie, c’est une intrigue contre moi-10.
– Позвольте, сударыня, позвольте, меня там ждут! – говорил он, вырываясь от нее.
– 11-Un seul mot, monsieur Кругликов! Если моя belle-fille безнадежна уже так, как говорит эта женщина, то ей нужно les secours de la religion… ей нужен священник, и вы скажите им всем там, пожалуйста, что я нарочно привезла с собою для этого mon aumônier, le père Парфен, que voici-11…
– Это не мое дело, сударыня, – перебил ее, теряя всякое терпение, Кругляков и, высвободив свою руку и вбежав в спальню, запер за собою дверь на обе половинки.
Она поглядела ему вслед, приподняла плечи и со вздохом на всю комнату опустила грузное тело свое на ближайшее кресло.
«Le père Парфен», расчесывая пальцами свою подстриженную бородку, поглядывал на нее с едва скрываемою иронией на лице: он видимо потешался ее суетой.
Она обернулась на него:
– Вы не забудете, батюшка, надеюсь, что вам нужно будет сказать ей? – проговорила она, значительно помахивая головою. – И скажите ей еще, что une belle-mère это почти мать, и за то, что она так дурно приняла меня сегодня, ее ужасно накажут на том свете!..
– Чертям-то рогатым мало кто верит в наш образованный век, княгиня, – хихикнул на это отец Парфен.
Ее совсем сбило с толку такое неожиданное возражение.
– Отчего вы это говорите, батюшка? – вскликнула она даже испуганно. – Когда кто умирает, ему всегда страшно. Потому он знает, что его сейчас там будут судить. Этим вы как отец духовный и должны воспользоваться, чтоб она эти, вы знаете, на которые претендует она, деньги отказала в пользу Базиля, своего мужа.
«Le père Парфен» кашлянул, провел рукой по волосам и ухмыльнулся.
Дверь из спальной отворилась, и из нее вышел доктор в сопровождении Ранцова.
– Хорошо, что добились, – говорил он, самодовольным движением передергивая очки на носу, – в первую минуту, признаюсь, не надеялся: пульса совсем не было… атрофия, думаю… Вывезло на этот раз!
– И… и надолго ли теперь? – замирающим голосом спросил тот.
Кругляков развел руками:
– Вторую дозу мускуса примет, подбодрится… a там…
Он глянул с видимым участием в его исковерканное внутреннею мукой лицо:
– Вы родственник больной? – спросил он, понижая голос.
Ранцов молча поглядел только на него в свою очередь и отвернулся.
Доктор повернулся на каблуках, отыскал кинутую им на окно шляпу и вынул часы:
– До свидания, я заеду через час… Больной необходимо полное спокойствие! – проговорил он громко и как бы строго, оборачиваясь в сторону княгини, внимательно прислушивавшейся со своего места к предыдущему разговору, и направился к двери.
– Доктор, – окликнула его выбежавшая из спальной Лизавета Ивановна, – она священника желает.
– Что же, доброе дело, – оглянулся он, – только дайте сначала лекарству подействовать: слаба слишком в эту минуту…
Аглая Константиновна вспрыгнула с кресла, словно кукла из табакерки:
– Священник здесь!.. Отец Парфен, ступайте к моей belle fille!..
В первую минуту никто не нашел, что сказать. Кругляков исчез за дверьми. Лизавета Ивановна растерянно устремила глаза на Ранцова. Он, в свою очередь, молча повел на княгиню не то недоумевающим, не то досадливым взглядом.
«Aumônier встряхнул гривой и, выправляя свои аметистовые запонки из-под рукавов подрясника, встал и направился к спальной.
Лизавета Ивановна инстинктивно кинулась заслонить ему дорогу:
– Позвольте, батюшка, надо, слышали, погодить… да и приготовиться больной дать… Да с вами и даров святых нет, – продолжала она, оглядывая отца Парфена. – К великому таинству приступить она желает, так как же так!
– Формальность исполнить всегда успеем, a тут главное убедить больную покончить честно все земные свои счеты, – учительским тоном возразил он.
Она даже руками всплеснула:
– Кровь и тело Господни… Это вы «формальностью» называете, батюшка! Что же это такое?
Он несколько смутился:
– Назову обрядом, так как это, надо быть, более знакомое вам понятие, – выговорил он несколько иронически, – a тем не менее повторяю вам, сударыня, что разумное наставление особенно важно для умирающей…
– Certainement12, – поспешно вмешалась Аглая Константиновна, язвительно относясь к маленькой особе, – надеюсь, что батюшка лучше вас знает, что следует делать в этих оказиях!..
Но та ее не слушала. Она отбежала к Ранцову, прижалась к его плечу и зашептала:
– Не годится этот, ангел мой, не годится!.. Съездите, милый человек, сейчас к Николе на Грязях; отец Василий там, почтенный старец, пастырь настоящий… Вы только скажите, он меня знает близко, приедет сейчас… Он ее, голубушку, действительно утешит, напутствует и примирит… A этот таинство святое «формальностью» называет, прости Господи!
– Сейчас съезжу… A если как она да без меня вздумает ворваться к ней опять? – приостановился тронувшийся было с места Никанор Ильич, указывая ей кивком на Аглаю Константиновну, которая, со своей стороны, наклонившись к уху своего «aum nier», объясняла ему что-то, энергично размахивая руками.
– Это точно, – закивала Лизавета Ивановна, вздыхая, – опять ее, голубушку, не дай Бог, не пощадит эта барыня… И чтой-то это, Господи, за люди на свете!.. Так вот что, ангел мой: сама съезжу, неподалечку ведь, и привезу отца Василья, a вы уж тут посторожите!..
Она скрылась.
Ранцов подошел к двери спальной, осторожно притворил ее опять и сел на близ стоявший стул.
Аглая Константиновна оглянулась на него и, съежив губы кружочком, в знак полнейшего к нему презрения, спросила с самым надменным и колким видом, какой только нашелся в арсенале ее grands airs:
– Куда же ушла эта… персона, которая тут сейчас распоряжалась, и когда наконец допустят отца Парфена к моей belle
