Современный индийский рассказ - Читра Мудгал

Ох, что ж она такое думает! Лакшма страшно обругала себя. Стала корить: в чем же деток-то невинных преступление? За что же их она убить хочет? Не за то ли, что нет у них даже горсти риса? Переждать всего неделю! Все-таки подрядчик звал прийти. Вот бы Господь управил, чтобы и не встала мать Кинту, параличом разбитая… Да и староста ее обнадеживал. Времена меняются, не стоят на месте. И ее жизнь может измениться. В конце концов, худо ли, бедно ли, вон сколько времени уже прожили. Да, но как прожили! Утро пережили – полдень в полном разгаре. Полдень прожили – вечер на носу. Разве в первый раз подумала она умереть вместе с детьми? Как-то вечером дети никак не могли стерпеть голода, хоть она и напоила их водой вдоволь. Тогда злая, в отчаянии схватила Лакшма всех трех и подошла совсем близко к краю колодца. Она долго стояла, объятая темнотой, но так и не решилась прыгнуть в колодец Баори[14]. В другой раз, в полдень, она дошла до плавящегося асфальта шоссе, прижимая их к своему костлявому телу, и поклялась, что как только покажется здоровый грузовик или автобус побольше, то вместе с детьми бросится под него.

Так или иначе, все равно они помрут когда-нибудь. Но так это будет убийство, а она – убийцей! А разве не убийство изводить их голодом, не давая пищи их выжженным утробам?

Последняя спасительная соломинка, за которую она так крепко держалась, была очень хрупкой. Вдруг мать этого Кинту в один прекрасный день поднимется на ноги. Станет тогда подрядчик ее, Лакшму, на работе держать? Да никогда. Как и сейчас, даст ей от ворот поворот. Как она плакала, умоляла, да еще и при старосте. Мол, вон сколько рабочих у него в деле, что ему еще одно место? Ну, пожалуйста, хоть на половину платы – она и тому рада.

Но на подрядчика ничего не действовало, он категорически отказал ей: «Так сложно понять, что ли? Нет значит нет. У меня и так бо́льшая часть трудится за половину суточных. Кто ж нынче полную-то зарплату платит? Разве государство, на курсах подготовки…»

Ей показалось, что в палящем солнечном зное она оставила ту разбитую дорожными работами улицу позади, но разве она и правда осталась позади? Вот же она, эта улица шагает вместе с ней, прижавшись грудью к ее груди. Машины со щебнем безостановочно разгружаются, и сотни уличных молотков в унисон ударяют Лакшме в грудь – тук-тук, тук-тук.

Внезапно ее как молнией ударило. Можно спасти детей! Есть выход – отдать Чхоту той попрошайке за денежку. И Чхоту будет сыт – точно будет – да вдобавок каждый день они будут получать по две рупии. Это ж целый килограмм рисового зерна! И старшему, и среднему будет, что в рот положить. Да и не навечно же она отдаст Чхоту. Всего-то на несколько дней. Подрядчик работы не дал, так рано или поздно подвернется что-нибудь. А только найдется для нее место, она тут же вырвет малыша из лап этой женщины. Никто и не узнает даже. Сестрица Савитри не в счет. Она ее верный товарищ.

Вечером она пойдет к сестрице и скажет, что согласна. А почему вечером? Почему не сейчас? Разве отсюда по прямой не дойти до лавки сестрицы Савитри? Как бы та женщина не нашла другого младенца для своего дела. Сейчас добежит до лавки, и тогда сестрица Савитри, не медля ни минуты, через Калабаи передаст, что мать согласна отдать своего ребенка. Еще во время беременности Лакшма мечтала, что сразу после рождения малыша обязательно попросит мужа купить разноцветную бутылочку для молока, какие есть у тех, кто живет в квартирах. Даже если свое молоко у нее будет ведрами течь…

Она сняла с жаровни замоченный рис и взялась за приготовление соуса к сушеной рыбе, но мысли ее были далеко от того, чем занимались руки.

Уже темнело, а Джаггубаи все еще не принесла Чхоту домой. Вот уже три месяца она брала его с собой на дело и регулярно отсыпала матери в ладонь две рупии мелочью. Сейчас Лакшма сильно тревожилась, в голову лезли всякие мысли. Что если, пока они пробирались в толпе, их сильно толкнул кто? Ездят-то без билетов, а вдруг поймали и посадили? Что тогда делать, она просто не представляла. Где жила эта Джаггубаи, она тоже точно не знала, поэтому пойти и выяснить, что случилось, не могла. А что если та сразу к себе домой пошла? Но как? Не пошла же она домой, не вернув прежде Чхоту? Никогда так не делала. Но могла же и пойти! Ох, есть ли еще такая безмозглая мать, как она, которая отдаст свою кровиночку и даже не справится, где ее искать? Вот представить, что это сестрица Савитри заключила такую сделку, разве она забыла бы о своем долге? Может, сестрице Савитри дать знать?

Она прикрыла крышкой соус и собиралась уже встать, как за дверью хижины послышались шаги босых ног, и в следующий миг она увидела, как в дом входит усталая Джаггубаи со спящим Чхоту на руках. У Лакшмы отлегло от сердца. Прежде чем она успела что-то спросить, Джаггубаи, передавая ей на руки ребенка, сделала знак глазами, чтоб Лакшма погладила его, а то еле заснул.

Ребенок перешел с рук на руки и не проснулся.

«Ты что, языками с кем-то зацепилась?»

Джаггубаи рассмеялась от такой глупости: «Я так и знала, что ты будешь волноваться и так и подумаешь. С устатку села я в скорый поезд… а где у него первая-то остановка? Сошла в Боривали, скоренько пересела на нормальный поезд, и вот только добралась до тебя». С этими словами попрошайка развязала узелок на поясе и, отсчитав мелочь, протянула Лакшме. Затем демонстративно перевернула перед ней алюминиевую миску для подаяния и сказала с издевкой: «Сегодня дела не очень, но что есть, все тебе».

Лакшма молча собрала монеты, бережно завернула их в край дхоти[15] и заткнула за пояс. Очень дела или нет, что ей с того? Она и по менее серьезным вопросам в ссору не лезет…

Теперь стоило только Джаггубаи,