Современный индийский рассказ - Читра Мудгал

Да, об обеде званом она думает, а вот накормить-то как? Зубы у сестрицы плохие. Тяжело ей сухую лепешку жевать. Ничего, она что-нибудь придумает. «Ладно уже, все равно напеку», – как удержать в себе радость и надежду и к чему? Разве кто лучше сестрицы Савитри поймет надежду бедняка? Внезапно Лакшма вспомнила, что напрасно беспокоится. К чаю еще осталось немного патоки. Один кусочек она размочит в воде и приготовит чатни[10]. Закончив дела, она выловила детей с улицы и сунула им в рот по сладкому шарику. Затем, покормив Чхоту, отправилась к сестрице Савитри. Лашкма застала подругу, отпирающей дверь хижины.

«Заходи, Лакшма, заходи», – каким-то поникшим голосом пригласила ее Савитри. И не давая Лакшме слово вставить, принялась оправдываться: «Ох, несчастье-то какое! Хозяин тебе в работе отказал, а?»

«Сестрица, я…» – Лакшма разволновалась от того, что сейчас обрадует подругу добрыми вестями, развеет неловкость от утреннего происшествия. Сестрица, занятая своими мыслями, приняла волнение Лакшмы за беспокойство и с деланной бодростью произнесла: «Слушай, ты не волнуйся! Сыщется выход. Мне вот Калабаи рассказала, что есть женщина, она малых грудных детей берет на воспитание, смотрит за ними. А вечером ребеночка обратно возвращает. Я просила привести Калабаи ее завтра утром к себе. А я уж быстренько к тебе провожу. Женщина эта за детьми очень хорошо присматривает. Калабаи зря говорить не станет!»

Лакшма никак не могла понять, что такое говорит сестрица Савитри. Что это за хорошая женщина, которая забирает ребенка на весь день, смотрит за ним, вечером возвращает, да еще и деньги за это платит? Но теперь сестрица Савитри никак не хотела рассказывать больше. Вот утром они придут к ней, тогда сама все и узнает.

Увидев, что Савитри зажигает светильник, Лакшма подошла поближе и торопливо сказала: «Сестрица, пойдем ко мне. Я для тебя чай приготовлю да угощу. С детьми вместе поешь. Я уж и лепешек напекла, чатни из патоки сделала».

Савитри, ничего не понимая, повернулась к ней.

– Да, сестрица! Староста сказал, что сделает мне карточку, а еще завтра мне на работу выходить!

– Ну и ну! – радостное изумление заплясало в глазах сестрицы Савитри.

Лакшма на одном дыхании выложила ей все новости. Глаза сестрицы заблестели от слез.

Дорога все никак не кончалась. До шоссе Санта Крус путь неблизкий: от ее хижины не меньше двух с половиной косов[11]. Когда шла туда, Лакшме показалось, что прошла она не больше фарлонга[12]. Зато теперь дорога домой казалась нескончаемой, как пасть демоницы Су́расы[13].

Подрядчик сказал, что работница, которая, как он думал, бросила работу, – о ней не было ни слуху, ни духу всю неделю, – вчера утром внезапно заявилась на работу. Он обещал старосте взять Лакшму на ее место. Но теперь, когда женщина вернулась, взять еще и Лакшму не получается. Ну через недельку-другую пусть заглянет. Вон, может, Кинту отпросится в отпуск. Мать его недавно паралич разбил.

Лакшма поняла, что даже если вывалит перед подрядчиком иссушенные голодом кишки свои, даже тогда у нее не выйдет убедить его дать ей работу.

Сам староста с грустью опустил голову: «Не печалься, Лакшма! Я в другом месте поспрашиваю».

Все вокруг были уверены, что найдется хоть какая-то соломинка, чтобы ей уцепиться. Но когда сама судьба ее сломана, за что тогда цепляться?

Еще утром она накинулась на сестрицу Савитри! Мол, как той в голову пришло предложить такое подлое дело, да еще под видом помощи! Зачем привела к ней эту нечестивую женщину? В ответ сестрица, ни капли не обидевшись, объяснила, что не враг она ни Лакшме, ни ее детям. Но и смотреть, как дети мучаются, невыносимо – у них же каждое зернышко на счету. Она же прекрасно видит, что как ни крутится Лакшма с утра до ночи, не может дать детям не то, что канджи, хотя бы несколько зернышек риса! Если так и дальше пойдет, то страшно подумать, что с детьми-то будет! Ей самой, когда она впервые услышала предложение Калабаи, оно показалось странным. Кем же это надо быть, чтоб своих кровиночек сдавать в аренду нищенке-попрошайке? Утопиться и то лучше, чем совершить такую подлость. Она прекрасно понимает, как это ужасно, и только поэтому вчера вечером не сказала Лакшме всей правды. Всю ночь ворочалась с боку на бок, мучительно пытаясь решить, хорошо это или плохо? Под конец ей подумалось: для Лакшмы сейчас настал час таких невыносимых испытаний, что тут еще думать? Вот завтра Лакшме кто повстречается и сможет она спокойно растить детей, а теперь, кому какое дело, если она отдаст своего ребенка той женщине?

«Ты остынь немного, Лакшма, подумай! Попрошайничать-то она будет, а от Чхоту ей всего и нужно, что почти ничего! Только на руках его держать».

«И нет в этом ничего дурного», – Калабаи хотелось поскорее развеять сомнения Лакшмы.

Не проронив ни звука, слушала она их увещевания. Женщина, которую они привели, с преувеличенным воодушевлением извлекла из засаленной торбы, перекинутой через плечо, симпатичную пластиковую бутылочку для молока. Показала ее Лакшме и заявила, что большие дети ей не нужны, только грудные. Заботу о ребенке она берет на себя. На младенца расход большой – молоко, печенье и всякое такое. Эта доля вычитается из платы за ребенка. Больше двух рупий она платить не будет, но зато каждый вечер без задержек-проволочек. Если заработок вырастет благодаря ребенку, тогда она и плату поднимет. Ей-то детей хватает: начнешь искать одного – сразу тысяча сыщется. Но Калабаи особо за Лакшму просила, и вот она пришла с ней повстречаться. Если ей не нравится предложение, то и сделке не бывать. Вот только почему Лакшма называет ее дело подлым? Знает ли она, какой это тяжкий труд – просить подаяние? А сколько ей приходится терпеть унижений? От станции «Вирар» до «Чаргейта» и обратно часами, стоя, трясется она в вагоне. Просит, ребенка пассажирам протягивает – руки потом просто отваливаются. А ребенок то описается, то обкакается – только успевай его вытирать!

Утром Лакшма просто рассвирепела. Вытолкала эту женщину из хижины взашей, затем, немного придя в себя, попросила прощения у сестрицы Савитри и еще попросила оставить ее и не волноваться. Ей еще на работу заступать сегодня. Все наладится. Но… Спустя каких-то два часа хрупкая надежда на работу разбилась вдребезги. Что за бесконечное мучительное испытание! Она устала, очень устала. Дальше уже не может. Отчаяние охватило ее сердце, ужасная мысль внезапно заставила поднять голову. Трое детей у