Современный индийский рассказ - Читра Мудгал

Что тут ответишь? Были б у нее украшения, разве пришла б она сегодня в лавку наниматься? Эх, купить бы молоток с долотом да ходить по кварталу, выкрикивая: «Долото, работы долотом!» Но, увы, никто не знает, как ловко пляшут ее руки на камне, стоит в них очутиться долоту с молотком.

Лакшма почувствовала, как Чхоту, висевший у нее за спиной, начал сползать. Она подтянула его, повернулась и, не глядя на сестрицу Савитри, пошла. Ей не хватило смелости поднять на сестрицу глаза. Наверняка той показалось, что хозяин не просто отказал ей, а как будто бы за волосы ее выволок с работы, как ту многодетную женщину, которая из сора выбирала по зернышку, чтобы приготовить для своих детей гунгни[6]. Беспомощность и душевная боль наверняка терзали сердце той женщины ничуть не меньше, чем раны, нанесенные презрительным отношением. Но еще Лакшма знала, что та же женщина, когда наступало время зажигать свечи, завязывала веревками горловины мешков и возвращалась к себе в хижину. И тогда в своей комнате ей приходилось выпивать для храбрости лечебный напиток.

Дома детей не было. Ее отчаяние сменилось раздражением и гневом. Она вспылила, кинулась их искать обратно на улицу. Дети в сточной канаве вместе со своими приятелями ловили рыбу. Лакшма практически волоком вытащила их оттуда, затолкала в комнату и, швырнув на пол, принялась бить деревянной колотушкой. Она била так, будто перед ней были не детские тела, а упитанные бока толстого бакалейщика, который из-за них-то и отказался взять ее на работу. Пытаясь увернуться, дети метались по полу словно курицы, потом, чуть живые, замерли, распластавшись на полу, тихонько постанывая, боясь даже приподняться, чтобы мать вновь не принялась их бить. Увидев, что они лежат без чувств, Лакшма разрыдалась, гнев и ярость ее испарились. Что же делать? Как жить? Как детей растить?

В прошлом месяце смятение и тревога совсем замучали ее, тогда она решила попросить в долг у сестрицы Савитри на уплату жилья. Поедет с детьми в деревню. Не к родителям мужа, нет, конечно, но можно попроситься в родительский дом, к старшему брату. Останется у него, пойдет в поле работать. Но сестрица Савитри быстро ей разъяснила, что к чему: ничего-то у Лакшмы не выйдет, в деревне еще хуже, чем здесь. Работа есть, но дают за нее лишь два пао[7] риса. Там и это хороший заработок!

Да, на короткое время это выход. И даже на какое-то время найдется ей какая-никакая работа. Однако у брата у самого семеро по лавкам. Конечно, если речь о паре месяцев, тут родственники возражать не стали бы. А вот когда смекнут, что она навсегда со своими чадами уселась им на шею да кусок хлеба отнимает, тут и глазом не успеешь моргнуть, как деланная любовь рассыплется в прах. Доводы сестрицы Савитри показались ей разумными.

Она и сама много об этом думала и поняла, что желание уехать в деревню вовсе и не ее собственное. Непонятным образом, когда была она близка к тому, чтобы опустить руки и сдаться, тогда вот она и пыталась вызвать в себе эту веру в деревню. Будто все не так, будто остался еще человек на белом свете, кто назвал бы ее своей. Этот самообман вот уже несколько раз поддерживал в ней силы. Но если подойти слишком близко, то иллюзия может рассеяться. А она не хочет рассыпа́ться вслед за осколками обмана, не хочет осиротеть.

Дети, всхлипывая на полу, постепенно заснули. Лакшма устроила Чхоту рядом на покрывале и стала раскатывать тесто на лепешки, пока они спят. Ведь только проснутся, сразу же завопят, что голодные.

Сходит-ка она к старосте Анджее после полудня. Узнает, во-первых, не может ли он и вправду сделать ей продовольственную карточку. А во-вторых, как там с его обещанием поговорить с подрядчиком, что строит улицу вдоль шоссе. Вдруг Лакшма еще вспомнила, что соседка Бхеяни уже давно дала ей свою ступу и кило куркумы, чтобы смолоть. За работу Лакшма взяла вперед. Этим же тоже надо заняться! Ладно, разберется с лепешками и сядет молоть на крыльце. В доме нельзя, от стука дети проснутся.

От старосты Лакшама вернулась ободренной, а потому в хорошем настроении. Оба дела ее выгорели: она попросила Ганеси написать, что она, Лакшма, ее квартирантка, и что у нее нет никакой другой продовольственной карточки. Староста же сообщил, что поговорил насчет нее с подрядчиком. Завтра утром отведет Лакшму к нему. Платить обещают семь рупий в день. Нужно будет дробить камни на дороге. Работа кончится, когда начнут заливать дегтем. А дальше, сумеет Лакшма получить у этого подрядчика другую работу или нет, – все будет зависеть от ее усердия и нрава. Если получится… А что, может, и контракт будет, и она тоже сможет жить в своей палатке вместе с другими рабочими из этой бригады. Да и со съемным жильем не будет проблем. Ладно, все это дело будущего.

Лакшма решила, что всех детей будет брать с собой на работу. Наверняка другие рабочие тоже так поступают. Если уж эти негодники при ней не могут себя вести, то как одних дома оставишь? А так будут на глазах, и ей будет спокойнее. Чхоту она тоже как-нибудь пристроит. Похоже, придется кого-то звать присматривать за ним. Еду она с утра будет готовить и оставлять им завернутой.

Лакшма уже почти свернула в переулок, как внезапно ей пришло в голову, что в потайном узелке на поясе у нее припрятана рупия, которой хватит и на сладкий шарик за десять пайс[8] для старших детей, и на чай за четыре аны[9]. Старшего еще отправит купить молока на четыре аны. У нее точно оставалось немного патоки. Позовет сестрицу Савитри на чай. Ах, сколько забот! А еще с завтрашнего дня Лакшма будет-таки получать жалование! Сто лет не видала она у себя в хозяйстве разом шесть или семь рупий!

Как всегда, дома детей не было. Но нынче она не сердилась на них: как же им, бедняжкам, взаперти-то дома усидеть? Надо найти кого-то, кто бы за ними присматривал. Она развела огонь под жаровней, высыпала из жестянки три полные пригоршни муки и села месить тесто. Сделает-ка она побольше лепешек – из одного шарика раскатает по две лепешки. Во что бы то ни стало ей захотелось позвать на угощение сестрицу Савитри. Но в следующий же миг радость ее омрачилась.