Сердце женщины - Мухаммед Паруси Матви

ней рядом, рука об руку, целуя и лаская ее. Она смотрела на синее небо, на цветущие поля, сверкающие каплями росы, и ей хотелось взлететь к солнцу и расцеловать его за то, что оно встало сегодня, держа в своих светлых пальцах это письмо. Письмо Джеббара. И только одно беспокоило ее — лучше бы не вспоминать… лучше бы не слышать этих слов: «Сожги ее сразу, как прочтешь, только запомни содержание».

Весь день она старалась забыть эти слова. Напрасно. Но… Но вот письмо горит, оно превращается в пепел, дым от него смешивается с печным дымом. Все. Будто оно и не было здесь, на груди, секунду назад, будто не излучало тепло и любовь, скрашивая ее жизнь улыбкой и надеждой.

Слова связного больше не звучали в ее ушах. И все-таки, идя с ведром к колодцу, она горько вздохнула, сама не зная о чем.

* * *

Она вымыла Ибрахима теплой водой с мылом, с трудом натянула ему на ноги узкие ботинки, приговаривая:

— Не садись на землю, не пачкай костюм, ты должен быть чистым к приезду гостя. Смотри, никому не говори, что мы ждем гостя. Ну а теперь поцелуй меня, малыш.

Ибрахим поцеловал мать и вышел, веселый и гордый. А Нава открыла ярко разрисованный сундук, достала куфию и куфтан, осторожно вынула красивое фиолетовое платье и долго, не отрываясь, смотрела на него, разглаживая руками. Ее мысли ушли в прошлое, далекое прошлое… Девять лет… В ее воображении словно разворачивалась кинолента, много-много кадров…

Все началось, когда они были еще детьми и мало что понимали. Два года они сидели рядом перед его отцом, который обучал священному Корану деревенских ребятишек. Потом Джеббара увезли в медресе в большую деревню, куда-то далеко. Приехав на каникулы, он привез ей флакончик духов, красивое ожерелье из медных бляшек и еще какие-то мелочи. Не зная, что делать с подарками, Нава вырыла во дворе ямку и спрятала их, но при каждом удобном случае прибегала полюбоваться своими сокровищами. А потом отец Джеббара переехал в другую деревню, и они больше не встречались.

Время шло гигантскими шагами. Год, два, три, четыре, пять… Целых пять лет. Нава выросла, наверное, и Джеббар вырос, но она забыла его, образ его поблек в памяти, а может быть, и совсем стерся. Только где-то в самой глубине души жила тоска, смутно напоминавшая о нем: Наве не хватало того, кому можно поведать все мачехины обиды, к чьей широкой груди можно прижаться и найти в ней сочувствие и тепло; ей нужны были чьи-то сильные руки, на которые можно опереться.

И вдруг однажды…

В тот день снег укрыл белым плащом землю, дома и деревья, ветер бушевал, гоняя по небу густые облака.

Вернулся Джеббар!

Он приехал на черном муле, в кашабии и белой чалме, обернутой вокруг шапки. Она не узнала его и бросилась бежать.

— Нава! Ты что, не узнаешь меня? — закричал он ей вслед.

— Джеббар?! О Аллах! Откуда ты взялся?

Она оглянулась, нет ли кого в конюшне, подошла к нему… и разрешила ему — о Аллах! — разрешила ему обнять ее и поцеловать… Потом убежала. Вошел отец. Поздоровался с Джеббаром, пригласил его в дом, принесли жаровню с углями, подали кофе. Отец хотел оставить Джеббара до утра, но тот отказался. Тогда отец скрутил связку соломы — мулу на дорогу, — и они расстались.

Нава долго смотрела вслед юноше, ветер трепал концы ее красного шарфа. Джеббар скрылся за бурями и снегами, но образ любимого остался с нею; ее губы помнили вкус поцелуя, тело сладко трепетало от его горячего дыхания, и в крови загорался огонь…

Она бежала с ним в темную ночь, спустя несколько месяцев. Ей пришлось бежать, потому что мачеха решила выдать ее за своего брата и ни о ком больше не хотела слышать.

…Тьма окутала все кругом, тишина раскинула свой шатер. Время от времени слышался лишь лай собак да посвист сторожей: свистом сторожа будили собак, чтобы те, кого душа соблазняет на воровство, знали: деревенские жители начеку.

Нава на цыпочках вышла из своей комнаты, немного постояла у дверей отца и мачехи, прислушалась. Убедившись, что они спят, девушка прокралась во двор. Там, у стены, стоял огромный сундук с отрубями, обитый, чтобы отруби не отсырели, бычьей кожей. Еще днем она взгромоздила на этот сундук тяжелый железный стул, стоявший у них в доме с незапамятных времен. Теперь Нава вскарабкалась на него, перебросила через стену узелок, подождала, пока затихнет собачий лай, взобралась на стену и бесшумно соскользнула вниз. Подхватив узелок, она стала осторожно пробираться по полю. Но колосья все-таки зашуршали. С бешеным лаем собаки бросились на шум, но, узнав девушку, повернули обратно. Возблагодарив бога, Нава побежала со всех ног, перепрыгивая канавы, дрожа от страха. Возле уха просвистела пуля, затем другая, и, если бы девушка не упала, случайно споткнувшись, пуля, наверное, задела бы ей плечо.

Нава не знала, сколько прошло времени, когда она, очнувшись от страха, добралась наконец до пересохшего русла реки и услышала тихий знакомый голос:

— Нава!

— Джеббар!

Юноша помог ей взобраться на седло позади него, хлестнул лошадь и погрузился в сладостное опьянение, чувствуя все время у себя на щеке ее дыхание. Сейчас он умчит ее далеко, рассекая тьму, сметая все преграды, стоящие на пути их любви.

— Слышал выстрелы? Это отец! — прошептала Нава.

— Ты спасена, мы оба спаслись! Только будь стойкой, не поддавайся им!

— Ни за что! Мы ведь теперь муж и жена!

Встало солнце и снова зашло…

Спустя шесть дней Нава вернулась в отцовский дом. Все уладили, не обращаясь к властям, не тратясь на угощение для жандармов и на барашка или мешок пшеницы для кади. В праздничный день собралась вся деревня Навы и вся деревня Джеббара, устроили состязание чистокровных арабских коней, пели певцы, гремели выстрелы в честь свадьбы. Наву торжественно ввели в дом жениха, ее обожаемого героя и друга юности…

И началась счастливая жизнь, мир улыбался им, достаток Джеббара рос, у них родились Аммар и Ибрахим, и только смерть родителей омрачила их радость.

А потом настала та горестная ночь… Ночь, когда Джеббар попрощался с женой и ушел к повстанцам. Два года она ничего не слыхала о нем, не получала ни единой весточки до того самого утра, когда постучался связной и подал ей записку, прошептав: «Сожги ее сразу, как прочтешь, только запомни содержание».

* * *

«Свадебное платье? Конечно, он будет рад, если я его надену, он часто корил меня, что я