Сердце женщины - Мухаммед Паруси Матви

Кухней называлась одна из двух комнат, в которой муж Навы соорудил очаг. Он не был мастером печного дела, и очаг вышел худой: дым постоянно скапливался в доме, медленно выходя через узкую дверь. В ясные летние дни, как сегодня, волны его, пронизанные солнечными лучами, так красиво переливались. Зимой дым вступал в единоборство с ветром, отступал перед ним, кружился без конца, и в комнате становилось темно. Бедная Нава задыхалась, кашляла, а из глаз ее текли слезы. Муж собирался переложить очаг, даже притащил кирпичи и глину. Наверное, он в конце концов сделал бы все как надо, если бы не этот внезапный отъезд. Как говорится, ветер тянет корабль не туда, куда тому хочется.

На кухне, за занавеской, сшитой года два назад, висела полка. На ней были разложены мешочки с припасами. Нава взяла один мешочек, отсыпала муки в миску, села, скрестив ноги, на старенькую подушку и стала месить в миске тесто. Сделав из него ровные шарики, она подсчитала их и, решив, что хватит человек на семь-восемь, положила в каскас. Залепив дырки каскаса тестом, Нава поставила его на кипящий котел, а остатки муки высыпала обратно в мешочек, прислонила к стене вымытую миску и задернула занавеску. «Что же еще надо сделать?» — подумала она. Оставалось лишь переодеть Ибрахима, приготовить костюм Аммару — на закате он вернется с коровами, — да переодеться самой. Надо, конечно, вычистить зубы, чуть подвести глаза сурьмой, тогда и губы будут казаться ярче, и брови — красивей. Все это сделать нужно, так положено, хотя почему-то и неловко… Не стоит торопиться, времени достаточно, тени еще не добрались до ворот. Не мешает, однако, хорошенько вымыть Ибрахима…

Нава собралась за водой к колодцу. Он недалеко, метрах в ста от дома, вокруг него высокая зеленая трава. Она увидит, как в колодце отражаются золотые лучи вечернего солнца. И тут она вспомнила… Лучше бы не вспоминать, забыть совсем… Она вытащила из-за пазухи записку, торжественно и благоговейно поцеловала ее, на мгновение прижала к сердцу, а затем бросила в огонь и, не отрываясь, смотрела, как медленно подползают языки пламени, потом глубоко вздохнула.

В ушах наконец перестал звучать не дававший ей покоя с самого утра голос парня, который принес эту записку: «Сожги ее сразу, как прочтешь. Только запомни содержание».

* * *

Нава, разумеется, не знала, что слова, которые с самого утра звенели у нее в ушах, отдаваясь эхом в каждой частичке тела, были приказом ответственного за политработу. Отдав приказ, начальник закутался в плотный черный плащ, надвинул шапку на самые глаза, вскочил на лошадь и поехал по партизанским лагерям устанавливать связь, улаживать споры, сообщать новые приказы революционного командования.

Была глубокая ночь. Связной, получив приказ, который он потом слово в слово передал Наве, спускался по склону. А начальник и сопровождавшие его, как обычно, два вооруженных бойца хлестнули лошадей и поскакали дальше. Связной все прислушивался к стуку копыт, пока тот не растаял в тишине. Ветер не шевелил листву, вокруг не было ни души. Связной слышал лишь собственные шаги да шуршание камешков, катившихся у него из-под ног. Он уже почти спустился с горы. Сердце радостно забилось: сейчас он выйдет на шоссе, которое, словно полумесяц, изгибается там, внизу, а потом свернет на знакомую дорогу, ведущую в лагерь.

Вдруг тьму разорвало какое-то необычное движение. Прислушавшись, он различил звук пилы, стук топоров, приглушенные голоса. Все стало ясно: ведь он сам передал командиру третьего отряда приказ начальника подготовить пилы и топоры и выделить специальную группу, чтобы к приходу патруля повалить телефонные столбы.

Юноша почувствовал смутную радость. «Может, подождать патруль? — подумал он. — Нет, лучше пойду. Видно, все идет хорошо, и я не нужен. Кроме того, если ждать, не справишься со своим поручением и к полудню».

Он ускорил шаги. Не успел он пройти и десяти метров, как рядом раздался голос:

— Кто идет?

— Пятеро из двенадцати.

— Без одного.

С земли поднялась какая-то тень. Связной шагнул навстречу и поздоровался.

— Как дела, у вас все в порядке? Я не нужен? — спросил он.

— Пока нет. А как ты?

— В порядке. Аллах помог.

И связной снова двинулся во тьму, все дальше и дальше… Скоро не стало слышно ни визга пилы, ни стука топоров.

Опять наступила тишина. Казалось, можно услышать, как бьются сердца и танцуют надежды… Юноша почувствовал, что он совсем, совсем один.

Он поднял глаза и долго смотрел на звезды, вспыхивающие за редкими облаками. Вот одна из них оторвалась и полетела, теперь другая… Они падали, скрывались неизвестно куда, и он следил глазами за их полетом. Куда же деваются звезды? Может быть, ночью они осыпаются потому, что к рассвету все равно должны погаснуть?

Он прошел еще несколько шагов.

…Говорят, они, словно камни, поражают шайтанов. И еще говорят, что русские стремятся добраться до них. А интересно, что там делают шайтаны? Неужели мы, когда станем свободными, как русские, тоже будем думать, как добраться до звезд? Вот удивительно, целая звезда падает, чтобы поразить шайтана, которого мы и видеть-то не можем! А когда русские стали думать, как добраться до звезд? Через сколько лет после того, как завоевали независимость? Дожить бы до независимости! Я бы женился, был бы у меня сын, и я послал бы его в Россию изучать науки о звездах…

Еще одна звезда упала неизвестно куда. Не успела она скрыться, как где-то, за несколько километров, небо прорезала огненная полоса. Выстрел. Еще выстрелы… Нападение на французский военный лагерь!

— Наши! — пробормотал связной. — Это наши! Ну что, храбрецы средь бела дня? Выходите, не прячьтесь! Стреляйте, подлецы! Или вы только днем не боитесь на нас нападать? Вот вам удобный случай, выходите, попробуйте! Или будете дожидаться утра, начнете расспрашивать о нас по всему городу, а потом уж только полезете в горы? Да все равно, вернетесь не солоно хлебавши!

Он прислушался. Много, очень много выстрелов. Наверное, большой отряд. Стреляют с трех сторон, лагерь в кольце.

«А что, если подождать наших? — подумал он. — Вдруг они не знают местности? Я бы мог показать им дорогу».

Яркая огненная полоса снова прорезала небо над лагерем. И сразу раздался ужасный грохот. Еще голоса… Еще взрыв… В лагере вспыхнул пожар. Языки взвились в небо. Стало светло, как днем: деревья, мельница, колодец… Взрывы вспыхивали один за другим — не иначе как от ручных гранат. Пламя все росло и росло.

Надо подождать. И тут он услыхал шорох где-то совсем близко. Он распластался на земле, вытащил