Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

что в ***ском губернском присутствии по крестьянским делам состоялось на днях решение, по которому у крестьян ***ского уезда, деревни Блинов, вопреки прямым статьям Положения 19-го февраля и чувству самой простой справедливости, выключены из надела и отмежеваны в пользу бывшего помещика луговые угодья по Оке, которыми крестьяне эти искони пользовались, и что состоялся такой Шемякин суд чрез давление, производимое на членов присутствия неким Троекуровым, местным феодалом из бывших кавказских наездников, которому в недобрый час вздумалось променять дешевые лавры военного карьериста на цепь мирового посредника? Чего же смотрит г. Гундуров, состоящий в числе этих членов? А еще адвокат ех professo3 крестьянских интересов, которые он в свое время и защищал, законодательствуя в крестьянских комиссиях! Но, как видно, с тех пор как перешел от слов к делу, он как истый московский мудрец тотчас и почувствовал умаление «энергии»?

«Правда ли, что тот же кабардинец удалой, облеченный в цепь мирового посредника, хлещет нагайкой по лицу встречных ему по дороге с бесцеремонностью, а, что хуже всего, с безнаказанностью, немыслимыми даже в Большой Чечне? Когда же перестанут эти чингисхановские отрыжки заражать своею вонью воздух освобожденной России?»

Он кончил и улыбнулся. «И хотя б один мускул дрогнул в его лице!» – подумал Мохов, украдкою следивший все время за выражением его физиономии.

– Очень остроумно, – сказал он, – и налгано даже только наполовину.

Мохов так и уставился на него:

– Вы признаете?..

– Что именно «признаю»?

– Приводимый здесь… факт.

– Их два. Первый относится к решению дела по спору о луговом наделе блиновских крестьян с их бывшим помещиком. Он изложен здесь совершенно согласно истине, и ваш губернатор вместо того чтоб утруждать вас посылкою ко мне за «разъяснением», мог бы самым простейшим образом проверить его сам, вытребовав подлинное по этому делу постановление губернского присутствия, которого он же состоит председателем. Он увидел бы, во-первых, под ним подпись своего предместника и познакомился бы с доводами, послужившими основанием состоявшемуся решению… А затем, – с невольною иронией примолвил Троекуров, – осталось бы ему только рассудить: насколько я могу производить «давление» на таких высокопочтенных лиц, как Сергей Михайлович Гундуров и Никанор Ильич Ранцов.

– Начальник губернии, – поспешил сказать молодой чиновник, – и интересуется главным образом следующим сообщением, относительно…

– Относительно «чингисхановских отрыжек»? – засмеялся с гадливым движением губ Борис Васильевич. – Можете на этот счет передать ему следующее: собственноручная расправа вообще не входит в мои привычки, и то, что читается здесь во множественном числе, – он кивнул на листок и кинул его на близстоящий столик, – расписано, вероятно, для красоты слога. Но одного молодца, с которым, прибавлю, я встретился не случайно, а которого искал встретить, я действительно, как сказано, «отхлестал по лицу нагайкой» собственноручно… И весьма даже жалею, что недостаточно… Так и передайте вашему начальнику! – заключил он с судорожно заморгавшими глазами и побледневшим лицом.

Мохов смущенно ерзнул на своем стуле.

– Я, поверьте, Борис Васильевич, вполне убежден… Но так как из Петербурга получена, между нами, секретная бумага с запросом относительно… этой самой заметки Колокола, то господину губернатору весьма было бы желательно иметь обстоятельные сведения…

– О том, с кем и как дозволил я себе поступить по-«чингисхановски»? – договорил за него его собеседник. – Ну, так скажите ему, что относительно сего ему следовало послать вас не ко мне, а к корреспонденту Колокола, сообщившему отсюда об этом Герцену; он бы вам все это «разъяснил» отлично, если б этого от него серьезно потребовали.

– К какому корреспонденту? – открывая большие глаза, воскликнул молодой человек.

– А ваш начальник не счел нужным сообщить вам его имя?

– Он и сам его не знает, даю вам в том честное мое слово, Борис Васильевич!

– В таком случае пусть справится потщательнее в своей канцелярии, a не найдет, пусть спросит самих тех, от кого получил «запрос». Они там знают, можете ему это сказать от меня. A затем никаких дальнейших «разъяснений» я давать не намерен, не почитая господина Герцена и его сотрудников ни прокурорами, ни судьями моих поступков, и мне остается только сожалеть, что ваш губернатор, по-видимому (да и он ли один!), смотрит на веще иначе… A теперь довольно! – сказал Троекуров, вставая и ласково притрогиваясь к плечу молодого человека. – Пойдемте пройтись в сад…

Но тот чувствовал себя так неловко, что стал молить вместо прогулки совсем отпустить его, объясняя, что ему необходимо нужно быть сегодня же в городе, повидаться с исправником, который настоятельно просил «господина начальника губернии» уволить его от должности, между тем как «его превосходительство» очень желает удержать его, «как университетского» и т. д. Появление вернувшейся в эту минуту в гостиную Александры Павловны как бы еще усилило его замешательство: ему показалось, что она, входя, слегка поморщилась и повела на него досадливым взглядом, рассчитывая застать мужа одного (он не ошибался). Удержать его не было уже никакой возможности, но хозяин и тут же присоединившаяся к нему Сашенька успели обязать его словом «не забывать их» и вернуться во Всесвятское на обратном пути. Мохов раскланялся, чуть не плача от тоски и досады на себя, и уехал.

– Я сейчас была у Киры, Борис, – заговорила молодая женщина, как только они остались одни, – ей лучше, но она просила меня оставить ее одну: ей спать захотелось… Как я рада, что ты вернулся к обеду, – перебила она себя, – я бы не знала, что делать одна с этою княгиней и этим священником – не священником, которого она привозла с собою. Quel monstre de femme4, не правда ли? Я просто вся дрожала, когда она говорила об этой несчастной своей belle-fille… A ты, Борис, да, зачем ты ездил к Юшковым и какое там «доброе дело» должен был ты сделать, как говорил старичок Павел Григорьич?..

Троекуров молча, закусив ус, глядел на жену из-под полуопущенных век и думал, слушая ее, свою невеселую думу: «Третий год замужем, a все та же девочка, наивная, добренькая и добреющая с каждым днем, – добавил он мысленно с кислою усмешкой, – и ничего au dela5, ничего!.. Нет, я не виноват, так нельзя дальше, нельзя!.. Я думал войти в залив, в тихую пристань, но в залив бьет с моря живая волна, a это, это болотное озеро, засасывающее все, что у меня еще осталось молодости… А я жить хочу!..»

– Что с тобою, Борис? – спрашивала его между тем тревожно Сашенька. – Ты не отвечаешь мне…

– Виноват, я не расслышал… Ты так быстро перескакиваешь вечно с предмета на предмет… О чем ты теперь начала?

Она повторила с еще большею после этих слов тревогой в больших,