Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Княгиня, – самым серьезным тоном начал он, – будем надеяться, что смерть, Бог даст, избавит вас от этой affreuse femme; Basile votre fils станет тогда снова à prendre22, вернется «из Азии», – и вы будете иметь полную возможность женить его на mademoiselle Savatief, у которой сестра «première amie de tous les ministres», и произведет его, я не сомневаюсь, не только во флитель-адъютанты, a хоть… в егермейстеры, если это ей с вами вздумается. Таким образом вы остаетесь в чистом выигрыше – на что же вам жаловаться?..

Александра Павловна, все так же внутренно волнуясь, подняла на мужа глаза, полные упрека. Но он был прав в своем расчете: его речь не только не возбудила новой бури в опечаленном существе княгини Аглаи Константиновны, но рассеяла в ней и прежние тучи. Она взглянула в лицо Бориса Васильевича долгим и лукавейшим, в намерении ее, взглядом:

– Vous êtes, je vois, un homme de beaucoup d’esprit, monsieur23 Троекуров! – решила она нежданно, как бы осененная внезапным вдохновением, и окончательно просияла.

После обеда общество перешло в гостиную. Вслед за кофеем и ликерами камердинер Бориса Васильевича принес ящик сигар.

– Кому угодно, господа? – предложил хозяин.

Мохов отказался. Отец Парфен, заворотив опять вверх подкладку рукава, погрузил немедля пальцы в ящик, вытащил сигару и поднес ее к ноздрям с видом знатока:

– Лос Амигос?

– Кажется… Сам я не курю сигар. Говорят, хорошие.

– Вижу, и ценю!.. Ценю вообще все хорошее, – подчеркнул тот и приятно осклабился при этом.

Троекуров только глазами моргнул.

– Имел случай курить превосходнейшие этого самого сорта в С.-Петербурге, – продолжал «aumônier», закуривая и набирая дыму полон рот, – у одного благоприятеля моего, и даже родственника, тайного советника Катапултова… Изволите его знать?

– Не знаю.

– Директор одного из важнейших департаментов государственной администрации; орден Белаго Орла в нынешнем году получил, как читал я в Санкт-Петербургских Ведомостях, – синюю ленту… Личность вполне развитая и либеральная, следит постоянно за наукой и социальным движением народных сословий Европы… Впрочем, – перебил он себя и значительно взглянул на своего собеседника, как бы приглашая его обратить особое внимание на то, что он намеревался сказать ему, – дух свободной критики в последнее время принял самый широкий объем и в нашей литературе, как изволили вы, вероятно, сами заметить?

– Непроходимую бестолочь я заметил, это так! – досадливо сорвалось на это с губ Троекурова. Современный экземпляр русского «духовного лица» был ему решительно противен.

«Востер на язык действительно, a мозги слабы… Известно – дворянские!» – заключил про себя в свою очередь тот и снисходительно ухмыльнулся.

– Конечно, если не вникать, так сказать, между строк… Некоторая привычка требуется… Здесь, впрочем, и следить за журналами нельзя настоящим образом…

Он вдруг нагнулся к уху Бориса Васильевича и шепнул ему:

– Моя – то сиятельная, само собою, в литературе ни бельмеса; сам же я затрудняюсь выписывать, ибо и место еамое у нее взял, так сказать, 24-ан атандан, – счел он нужным отпустить quasi-24 по-французски, – в ожидании обещанной мне вакансии в одном из санкт-петербургских дворцов…

Борис Васильевич, не слушая его, встал и предложил Мохову пройти с ним в кабинет.

Но в то же время княгиня Аглая Константиновна заявила желание проститься с хозяевами и ехать, чтобы добраться до шоссе засветло. Ее не удерживали… Она, впрочем, этим нисколько не обиделась, вспомнив приглашение на срок в известном Шипмаунткасле и что 25-«cela se fait toujours comme cela chef les gens biens», нежно обняла Александру Павловну, при чем заявила, что она всегда с особенным удовольствием бывает во Всесвятском, «parce que votre maisun est si bien tenue»-25, пожала руку ее мужа с улыбкой, имевшей изобразить еще раз некое лукавство, и поплыла затем в отведенную ей комнату переодеться из своего визитного в дорожное платье.

За нею поднялся и ее «aumônier».

Троекуров раскланялся с ним, опять не подавая ему руки. Благочестивая Сашенька со своей стороны никак не решилась, прощаясь, подойти к нему под благословение, и, поклонившись ему учтиво коротким поклоном, побежала провожать свою гостью.

Увы, для отца Парфена уже не оставалось теперь сомнений: эти «аристократишки» видели в нем все того же прежнего «попа», «кутейника», которых они привыкли «третировать ан каналь»26; они не поняли, что пред ними предстоял «человек новых взглядов и образования, понимающий приличие не хуже, чем они», как они, моющий себе руки французским мылом и меняющий рубашку каждый день… «Прохвосты, белая кость!» шептал он.

Хозяин и Мохов остались <гостиной> одни.

XIX

Qui trompe-t-on ici1?

Beaumarchais. Le mariage Figaro.

Welche Tollheit, welcher Unsinn

Hat den Kopf dir eingenommen2?

Göthe. Scherz, List und Rache.

Молодой чиновник быстро окинул глазами кругом себя и с новою краской на лице (он, к немалому своему страданию, никогда не в силах был превозмочь на первых порах врожденную ему робость) наклонился к Троекурову:

– У меня к вам… маленькое поручение от господина начальника губернии, Борис Васильевич, – торопливо проговорил он, избегая встретиться с ним глазами.

– Что такое? – спросил тот без малейшего оттенка изумления в голосе.

Это как бы еще более усиливало робость его собеседника.

– Поручение не совсем обыкновенное, – забормотал он, – и совершенно… келейное… Его превосходительство получил из Петербурга запрос по… по одному обстоятельству… на которое требуется обстоятельное… разъяснение… И прежде, чем истребовать от… уездной полиции, он желал получить его… от вас самих. Узнав, что я имею честь быть несколько с вами знакомым, он поручил мне просить вас… так сказать, частным образом…

– Сделайте милость!.. Какое же это «разъяснение»? По какому-нибудь недоразумению в моем участке?

– Нда-с, отчасти… Но при этом еще один… личный поступок ваш…

– «Личный мой поступок»? – громко засмеялся Троекуров. – Вот как! И ваш губернатор требует от меня «разъяснения» по этому поводу? Интересно! Что дальше?..

Мохов поспешно сунул руку в боковой карман, вынул из него конверт, a из конверта тщательно сложенный нумер Колокола:

– Начальник губернии… просит вас прочесть, – вымолвил он с видимым усилием.

Борис Васильевич взял несколько недоумело листок, но, не развертывая еще его:

– Это что же? – спросил он.

– Там именно… изложено… – не договорил Мохов, подымая на него и тотчас же опуская веки.

– А! О моем «поступке»?.. Виноват, я никак не мог понять сначала… «Разъяснение», следовательно, требуется от меня по докладу господина Герцена? Оригинально во всяком случае… В чем же дело?

– Вот тут-с… на последней странице, в рубрике: Правда ли?..

– А, да!..

И Троекуров начал громко читать:

«Правда ли,