Лиственницы над долиной - Мишко Кранец

— Желаю тебе, Рок, успеха, и на обратном пути зайди ко мне.

Она бродила по городу, размышляя, осудят ли ее люди, если она сейчас явится к Хлебшу, или лучше переждать несколько дней. Пусть даже Року удастся выхлопотать пенсию — Хлебш по инвалидности получает наверняка больше. Ей посчастливилось. Хлебш сам ее разыскал.

— Постой, Полянчева! — окликнул он ее, когда Малка сделала вид, будто не заметила его. — Ты что ж, и знаться со мной не хочешь?

— Ах, это ты, Хлебш? — удивилась она. Глаза ее оживились — было очевидно: сам бог посылает ей такую удачу.

— Я, — подтвердил инвалид, переваливаясь с протеза на здоровую ногу. — Зайдем в трактир, там удобнее поговорить.

— Право, не знаю, не грешно ли мне сегодня в трактир!

— Помянуть покойного-то, уж конечно, можно, так я думаю!

И в самом деле за стаканом вина куда легче было беседовать: о том, что он на восемьдесят процентов инвалид, а у нее есть крыша над головой, полоска земли, две лужайки и немного леса, корова, две курицы да кошка. И кроме того, она умеет вести хозяйство и готова заботиться о человеке!

— У тебя горе, — сказал под конец Хлебш, словно зачитывая резолюцию на собрании, — и тебе следовало бы оплакивать мужа, как подобает, это правда. Но правда и то, что нужно жить. Оплакивать его ты сможешь и потом.

Так и будет, согласилась она, а сейчас, если он и впрямь решился, им нужно зайти к ее знакомой, у которой есть ручная тележка.

— Мне она ее одолжит и мы перевезем твои вещи ко мне, конечно, так, чтобы не особенно попадаться людям на глаза.

— Постараемся, — ответил он, — ну, а если хотят, пусть себе почешут языки.

— Лишь бы ты был мною доволен, — сказала она, прикидываясь озабоченной, — о покойном я пеклась до самой его смерти. И ведь я любила его. Он никогда на меня не жаловался, еще благодарен мне был.

— Ну конечно, а как же иначе! — воскликнул Хлебш. — Еще бы он не был благодарен!

— Ведь не вдруг найдешь женщину, которая вышла бы за инвалида и заботилась о нем, — скромно похвалилась Малка.

— Конечно, не вдруг, — согласился Хлебш. — Я когда-то разговаривал с покойным, и он тебя вовсю нахваливал, я даже ему позавидовал. Холостяцкой жизни я хлебнул вдоволь. Хватит с меня! Только, чтобы тебя не смущало, — добавил он, — пенсия моя будет поменьше, чем у твоего покойного мужа.

Она ответила великодушно:

— Ну, чего там! Хотя, конечно, жаль, что ты не стопроцентный инвалид. Я так думаю: раз тебя все равно задело, пускай бы немного покрепче, тебе бы это уже не повредило, а на пенсии еще как сказалось. Да что поделаешь, — чуть приметно вздохнула она, стремясь показать свою мудрость и сочувствие, — не все поля одинаково плодородны, и не все коровы дают одинаковые удои. А жить-то надо!

— Да, жить надо, — вздохнул и он, — и тебе и мне. Думаю, вместе нам будет легче, чем врозь.

Она зашла к знакомой, взяла у нее тележку и принялась наводить порядок в чердачной комнатенке Хлебша: каждую мало-мальски стоящую вещь брала с собой — мол, на что-нибудь пригодится.

— Ну а теперь пошли! — сказал Хлебш, когда они все разобрали. — И, как говорится, в добрый час…

— Хорошо бы так оно и было, — ответила она со вздохом.

Звонарь в церкви на Урбане подумал и решил еще разок-другой легонько ударить в колокола, но потом вдруг разозлился: «Неужто я и вправду буду полдня звонить по покойному партизану! Верно, он был еще и коммунистом! Может, и не хотел вовсе, чтобы по нем звонили, да и жене его тоже все равно, звоню я или нет. И священник Петер не станет следить по часам, сколько времени я звонил».

И правда, священник не смотрел на часы, он шагал, торопясь изо всех сил, погруженный в свои мысли, которые трудно было передать словами, и его спутники тоже вряд ли смогли бы выразить то, что думали. И все же после длительного молчания между ними завязался

ИНТЕРЕСНЫЙ РАЗГОВОР О РАЗЛИЧНЫХ ВЕЩАХ,

который начал священник Петер, обратившись к Яке:

— Колокольчика-то я с собой не захватил. Да и тебе бы, наверное, стыдно было звонить, как положено служке, когда он сопровождает священника, несущего святые дары.

Яка шагал, то предаваясь тоске, вызванной бегством Минки, то люто злясь на нее. Он встрепенулся и сказал язвительно:

— Ничего, и святые дары можно нести тихо, без трезвона. К тому же я мечтал стать художником, — добавил он сердито, — а не звонарем и не церковным служкой!

Священник Петер вспылил. Он ответил грубо, словно нарочно хотел унизить Яку, и это удивило Алеша:

— Эх, парень, звонарь по крайней мере ест свой трудовой хлеб и пьет свое винишко, так я думаю.

Вздрогнув, Яка нахмурился и ответил:

— Тебе жаль куска хлеба, что я у тебя съел, стопки черешневой наливки да стаканчика випавца, что я у тебя выпил? — Затем усмехнулся и сказал скорее самому себе, чем священнику: — Лучше уж воровать у крестьян с полей или из амбаров, чем проповедовать им, будто есть бог, тогда как мы оба — и ты и я — отлично знаем, как взаправду обстоят дела…

На этот раз священник не рассердился, он ответил миролюбиво и вполне серьезно:

— Для тебя бога не существует, ты давно не пускаешь его к себе на порог, а меня он сегодня ночью опять навестил…

Алеш Луканц оживился. За последние два дня он почувствовал, насколько постарел этот крестьянский, но очень неглупый в свое время священник. Алеш не рассмеялся, услышав слова священника, а спросил со всей серьезностью, на которую был способен:

— Что, опять ему не спалось? Я имею в виду бога.

— Бессонница мучает его так же, как и меня, — столь же серьезно ответил Петер. — Мы проболтали до самой мессы, обсуждали все дела. И это, парень, вовсе не шутки.

— Я же сказал, что видел его в церкви во время мессы, — вмешался Яка, намереваясь продолжить разговор на эту тему. — Он сидел на скамье один-одинешенек и думал о чем-то своем. У него такая большая борода.

Священник несколько смутился, особенно после слов о бороде, но тут опять заговорил Алеш:

— Что с него возьмешь, раз ему делать нечего! — Он стремился заглушить боль своей израненной души и в шутливом разговоре развеять горечь. Священник чувствовал, что Алеш над ним подтрунивает, но очень хорошо его знал: парень хотя и не верил в бога, зато был искренним и глубоко порядочным человеком. Этот партизан всегда был Петеру намного ближе,