Лиственницы над долиной - Мишко Кранец

что они могли поделать — в церкви на Урбане раздавался колокольный звон. Партизаны перенесли Лебана на телегу, забили гроб дощечками, кто-то из них запер дом, и похоронная процессия двинулась в долину к кладбищу при церкви святой Едрты. Народу в этой процессии было немного. К ней присоединились две женщины, шедшие по своим делам в город, а затем батрак Рок из Раковицы, который отправился

В ДОЛИНУ ИСКАТЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ

именно в это утро, когда дома было особенно неблагополучно. Но батрачка Марта уговорила его пойти как раз сегодня.

Десять лет Рок мечтал, что и для него наступит новое время и станет он тоже равноправным человеком, как и другие люди. Но усадьба Раковица цепко держала его — Рок чувствовал себя хозяином в доме, где подраставший Виктор ничем его не притеснял и ни в чем особо не перечил. Путь в город, в правление, казался Року таким страшным, что он долго не мог на это решиться. Если он и бывал в городе, то лишь в дни ярмарки и не чаще, чем раз в два года; он разглядывал прилавки, витрины, людей, а потом заходил в трактир и обязательно напивался. Затем с пьяной песней возвращался домой и по пути буянил в трактире у Фабиянки. В Раковицу он являлся в таком состоянии, что, как говорится, лыка не вязал. Единственный человек, к которому он мог бы обратиться в правлении, был Алеш Луканц, но тот, говорят, уже здесь не работал. Рок слышал, так, мимоходом, со всех сторон, хотя и весьма неопределенно, будто теперь все люди, находящиеся на службе, имеют право на пенсию. Так говорили рабочие и работницы с фабрики, которых ему приходилось встречать в горах. Рок обращался по этому поводу к общественникам, появлявшимся иногда в здешних краях, они обещали все уладить, но не уладили. Дело где-то застряло, а где именно и почему, Рок не знал. В течение последних двух лет он не раз заговаривал об этом и со своим хозяином Виктором, а однажды и с его дядюшкой, священником Петером. Сначала Виктор не возражал против внесения за своего работника положенной страховки. Но когда в городе сказали, что нужно выплатить страховку за несколько прошлых лет и вдобавок еще штраф, он заявил Року напрямик:

— Хочешь, оставайся у меня на прежних условиях, а если заставишь меня все это платить — ступай куда глаза глядят. Ты, Рок, ведь уже и старый, пенсии твоей тебе и на десять дней не хватит. Как потом будешь жить?

Рок не думал об остальных двадцати днях месяца — только бы получать деньги. Ему казалось, получи он пенсию, — все будет решено. И он женился бы наконец. Возраст его ничуть не смущал, женщин в горах было предостаточно. Он смог бы выбрать даже такую, у которой был бы домишко и что-нибудь в придачу. Он стал бы подрабатывать у богатых крестьян, как-нибудь они бы прожили. В конце концов он мог бы жениться на Марте, которая ему очень нравилась, тем более что не поддавалась ни на какие его ухаживания, — он заподозрил даже, нет ли у нее чего с хозяином.

Именно Марта и спровадила его этим утром в долину. Хозяина несколько дней не было дома, он куда-то запропастился, скорее всего, ушел в город. Рок в его отсутствие был смелее.

— Сейчас тебе самое время уйти из дома, — сказала ему Марта вечером за ужином, — разузнать насчет пенсии. Если у тебя что выгорит, и я бы сходила.

Рок долго все обдумывал. Потом вместо ответа спросил ее:

— Почему ты меня к себе не подпускаешь?

И тупо уставился на нее маленькими глазками. Марта продолжала ужинать, ничего ему не ответив. Тогда он сказал:

— Последнее время — вот уже месяца два — я все на тебя гляжу, и, сдается мне, с тобой что-то неладно.

Марта по-прежнему спокойно ела, но на этот раз должна была что-то ответить. И она сказала:

— Что же это, по-твоему, со мной неладно?

— Сдается мне, у тебя кто-то есть.

Не отрываясь от еды, она спросила:

— Почему ты так думаешь?

— Ты пополнела. Ни с того ни с сего ты не стала бы полнеть. Едим мы как обычно.

— Вот умник-то, — сказала Марта, поднимаясь, чтобы убрать со стола.

Рок не спускал с нее глаз, но она оставалась спокойной. И все же он не утерпел, чтобы не повторить:

— Нет, Марта, вижу я, кто-то у тебя есть.

Она остановилась перед ним с посудой в руках, взглянула на него холодно, не мигая, и вдруг сказала:

— Видно, придется тебе, Рок, нянчить моего ребенка.

На лице ее вдруг появилась улыбка. Она ушла. А Рок решил, что завтра же отправится в город. «Только на ней я не женюсь, если даже получу пенсию. На что мне она с ребенком! А ребенок у нее будет наверняка».

Утром Рок не успел вычистить хлев — он рано ушел, нарядившись как в праздник. Для храбрости, перед дорогой выпил водки.

— Получу пенсию, — сказал он Марте, выходя из дому, — возьму тебя в жены. Конечно, если ты будешь одна, так и знай. Я не против детей, только о ребенке заботиться не стану. Виктор даже пенсии мне добром не дает.

— Иди себе с миром — о его ребенке тебе заботиться не придется, — отвечала она, чуть приметно сжимая губы. — Понадобится, сама обойдусь. А ты женись, если хочешь. Обо мне не думай.

«Не буду о ней думать, — сказал Рок сам себе, выйдя на дорогу. — Хватит баб на свете, если человек решит жениться».

В таком настроении, покачивая захмелевшей головой, Рок спускался с горы, как вдруг невдалеке от лиственниц и распятья увидел крестьянскую телегу с гробом, а сзади горстку людей. Он ускорил шаг. «Если нам по дороге, я могу пойти за гробом — почтить покойного, кем бы он ни был», — сказал он сам себе. Увидев Полянчеву, догнал ее и пожал ей руку со словами:

— Никак твой Тоне умер?

— Умер, бедняга, умер, — запричитала она, утирая глаза. — Что, что теперь со мной будет?

И хотя Рок был под хмельком, у него от жалости замерло сердце. Он смотрел на Малку, которая была лет на двадцать моложе его и очень пригожа даже в этой одолженной у кого-то черной одежде, заплаканная и неутешная в своем горе.

Пока они шли через лес, где вовсю куковали кукушки, распевали дрозды и другие птицы, а затем через цветущие зеленые луга и мимо плодовых деревьев, которые здесь, ближе к долине, уже отцветали, Малка не переставала горестно причитать.

— Не реви, Малка, — не выдержал Рок,