Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

праздников и веселья — посетил нас как никогда. Комары — представьте сибирских комаров сибирским вечером на сибирском болоте — тоже праздновали. В сумерках я вижу очень плохо и часто не совсем то, что предполагается существующим, поэтому, когда над ухом у Марты просвистел комар с размахом крыльев в полметра, я списала это на «куриную слепоту», но потом, оценивая покусанность, всё-таки решила, что это был вполне реальный персонаж.

Поглумиться, кстати, не удалось. Я упустила момент, когда поглум был ещё возможен. Мы уже приближались к машине, стоявшей в болоте под тем самым углом, под которым когда-то поднимали руку салютующие пионеры, и тут Илья почувствовал, что поглум вот-вот состоится, и нанёс предупреждающий удар.

— Знаешь, раз уж ты здесь, у меня появляется надежда. Давай ты встанешь вот на это колесо и под твоим весом машина примет нормальное положение? Мне-то на колесо вставать бесполезно, а вот ты... Я верю, ты — сможешь.

Поглум застрял у меня в горле. Я покорно встала на колесо. Машина не приняла нормального положения, и это слегка поправило мою самооценку. Потом мы встали на колесо втроём — машина, естественно, не шелохнулась. Следующие три часа мы дружили с лопатами, домкратом, камнями и древесинами, а с нами дружили комары и жидкая грязь.

Время от времени я спрашивала девочек: «Показать оксюморон?» — и доставала из кармана уделанной жидкой грязью ветровки гламурный фотоаппарат с инкрустацией стразами. Если кто-то возьмётся судить об этой ночи по документальным свидетельствам, он сразу же поймёт, что возле машины работала команда супергероев: генетические мутанты с красными глазами и довольными лицами запечатлены на каждом снимке, вот только не до конца понятно, что они делают — раскапывают или закапывают. Также нельзя не выдвинуть версию, что и сами они откопались, недавно и ненадолго, короче, только мастерство фотохудожника помогло ему превратить товарищей по коммуне в эстетический объект... и не похоронить стразы на болоте.

Ближе к полночи родилось звукоподражание «чмяк». Марта уронила в грязь фонарик, стала его искать — уронила кепку, стала искать кепку — села сама. И если это не был трёхэтажный «чмяк», то я сама трёхногий носорог.

Далеко за полночь мы осознали нашу миссию и назвали себя музами, покровительницами вытаскивания из болота. Копать уже не могли потому что. Из болота тащить ночью что-то — тоже искусство. Оно нуждается в музах. Три музы, выбившись из сил, тупо стояли по колено в жидкой грязи и покровительствовали Илье, в котором ещё оставался азарт. Потом я спросила самую мелкую музу... я бы сказала, что самую беленькую, но жидкая грязь уже сделала своё дело. Я, ища путей к отступлению, не без намёка спросила самую уделанную грязью музу:

— А хочешь, я тебя домой отведу?

— Нет! Я останусь с коллективом! Кукушки же своих не бросают! — ответила Марта, и я устало прокляла свои предыдущие педагогические усилия, пропаганду коллективизма и альтруизма и концепцию простых коммунарских радостей, которые не только завели нас в болото, но и не дают оттуда отползти.

Машину мы в ту ночь так и не вытащили, хотя успели подробнейшим образом побеседовать об антропософии, о возможностях религиозного воспитания в современной школе и ещё о чём-то замечательно духовном, плохо помню, потому что шлёпанцы тонули в грязи, и я раз за разом, теряя шлёпанцы, теряла и нить. Примерно в половине первого где-то между домкратом и антропософией я оперлась на лопату, которой тыкала в грязь с не очень, мягко говоря, высоким КПД, и спросила:

— Скажи, пожалуйста, что именно изменится оттого, что мы тут копаем?

— Копая, — ответил Илья, — мы изменяем окружающую среду. Возможно, это как-то скажется и на машине.

Во втором часу ночи я увела девочек спать. Музы покинули болото. Они шли, руководствуясь фонариком, и вели под руки меня — как было сказано выше, я очень плохо вижу в темноте. Где-то на полпути фонарик стал гаснуть. Решительная Ариша выхватила его у меня из рук и сказала: «Этот фонарик — наша семейная реликвия, я всё про него знаю! Когда он гаснет, его надо трясти. Он воссияет!» — убедительно сказала Ариша. Она встряхнула фонарик. Из него в непроглядную тьму тут же выпала батарейка. «Чмяк!» — хором сказали мы втроём. Я шагнула в неизвестность... «Чмяк!» — хором сказали девочки, а я сказала нечто совсем другое. Впрочем, к тому моменту уже так взбодрилась, что, добравшись до дома, сделала даже попытку отмыть с себя и девочек жидкую грязь. Слабую — однако попытку. Кроме горячей воды и остаточной жизнедеятельности, мне нечего было предложить мирозданию.

Соседки напились и бегали по нашему участку с криками «ку-ку». А мы всё равно спали.

Илья вытащил машину без нас. Рано утром, с энной попытки. И вот тут-то и выяснилось, что вовсе не коммунарский коллективизм повлёк нас на болото. Это корысть была, неприкрытая корысть. Хотя я не уверена, что начинать надо с корысти. Может быть, надо с зоков начать. Или со станции Подкаменная? Или с текущей коммунарской диспозиции?

Не знаешь, с чего начать — начни с бобра. Начну с бобра. Бобёр попросил родителей на день рождения в сентябре устроить вечеринку по мотивам книги «Зоки и Бада». Это чудо-книга, и фанатизм Агафона вполне понятен. Непонятно, как устроить вечеринку. Конечно, Сашка сразу вспомнила о человеке, на которого работает его репутация. О том, кто так удачно похоронил старого пирата Джонни Чупа-Чупса в могиле декабриста Поджио. О том, кто вместе с ней катил по свежему снегу пятнадцатикилограммовую хэллоуинскую тыкву. О том, кто сыграл профессора Снейпа, истратив банку воска для волос на соответствие канону. О том, кто, не покладая головного мозга... Короче, не могу не прибегнуть к любимой цитате, «колоссальная дура эта была я». Конечно, Сашка вспомнила обо мне и поставила передо мной непростую задачу. И я тут же предложила ей непростое решение.

Не спрашивайте меня, что решает это решение. Конечно, оно не решает. Но почему-то захотелось снять кино про зоков. Не по книге, а, мягко выражаясь, по мотивам. Чтобы дети. Чтобы дети коммунарские. Чтобы всякая деть коммунарская полноценно провела лето, не втыкая в компьютерные игры. А я бы делала то же, что всегда — смотрела на них. В видоискатель. Камеры. Которой нет. И штатива нет. Но когда это меня останавливало? И вот мы стали думать о том, чтобы снять зоков, потому что снять-то нечем, а думать можно, не противопоказано. И мы думали.

А теперь я