Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

Полубублик

В целом я человек мягкий, особенно на ощупь. Но есть у меня два пунктика. Тяжёлых, жёстких, угловатых, непереносимых неприметных пунктика. Я очень люблю заставлять людей писать стихи и прозу. А ещё зазываю их на пробежку. Примерно к третьему году заунывного зазывания люди исполняются смирения и даже готовы ответить мне согласием.

Именно согласие подростка и положило начало нашей команде. Марта сразу обнаружила в себе задатки фельдфебеля под маской нежной девочки — со словами «раз уж речь зашла об утренней пробежке» она заставляла меня отжиматься! Я сразу поняла, как чувствует себя человек, которому я говорю «немедленно пиши прозу!», но раскаянье не помогло — отжиматься всё-таки пришлось.

На лесной дороге нас обеих настиг первобытный катарсис. Ко мне явился дух-покровитель. Это был гарцующий слонопотам. Я приникла к нему в порыве тотемизма и немедленно сообщила о его существовании Марте.

— Мне тоже только что было озарение, — ответила мне она. — Тоже явился дух-покровитель. Угрюмый ленивец.

И Марта подробно живописала мне свои достижения в избранном ею спорте — здоровом сне. Она выражала надежду, что, когда его включат в олимпийские виды спорта, она наконец займёт место на пьедестале. А вот это передвижение со скоростью метр в минуту — просто издержки жизни, на которые не стоит обращать внимания. В промежутках между пароксизмами тотемизма она заставляла меня отжиматься.

День пополнения команды наступил быстро. Как только коммуна географически сконцентрировалась, к нам попросилась Жирафон Сашенька. Мы рвали и метали (точнее, спали), так сильно нам хотелось бежать (точнее, лежать).

Неранним утром в нашу дверь постучал торжествующий Жирафон. В мини-сарафане и шлёпках. Сарафан был настолько мини, а шлёпки настолько шлёпские, а в чём-то даже ушлёпские, что я дрогнула. «Ты что, в таком виде бежать собралась?» — спросила я. Но у неё не было другого вида. Поэтому мы взяли с неё обещание преимущественно идти пешком и не портить ноги пересечённой местностью. Мы вышли из дома и пошли по прекрасному июньскому утру. А потом немедленно пошли обратно, потому что за нами увязался пёс-самурай без поводка. Я не доверяю этой собаке. Съеденные им грибники, рыбаки и лесозаготовители являются ко мне в кошмарах, а вот его сон очень спокоен.

Мы вернулись. Взяли собаку на поводок. Снова вышли в прекрасное июньское утро — и побежали. Но сначала произошёл момент истины.

Мы переходили железную дорогу. Сашенька шлёпала шлёпками, собака рвалась под поезд, Марта хотела спать, а я пыталась найти повод для оптимизма. И нашла его в том, что смогу написать историю из серии «Сто провальных идей нашего лета».

— О, я постараюсь! — сказала Сашенька, и глаза её зажглись блеском предвкушения. — Эта идея будет очень провальна! Я смогу!

— Не старайся! — завопила я. Я знала — если Сашенька постарается, нам потом долго её стараний не разгрести, ибо молодец она ответственный. И вот тут — к слову пришлось — мы и вспомнили про предыдущий апофеоз провальности. Про аэротрубу, в которой мы коммунарски парили. Взмывали выше солнца и оглядывали с высот остров Юность. Там, чтобы высоко взлететь, надо было принять правильную позу, позу полубублика. Те, чей полубублик был верен, взлетали к облакам. А те, кто не мог загнуться как надо, парили низко и громоздко. Сашенька в те поры была мастером полубублика, Марта — кандидатом в полубублики, а я, как бы помягче выразиться, — оскорблением самой идеи полубублика.

— Эх, хорошо! — крякнула я, как дед Щукарь, вспомнив аэротрубу, и тут меня осенило. Имя даётся за долю секунды. Так что в следующую секунду неспортивная команда «Полубублик» уже существовала.

И мы побежали. Всем «Полубубликом». Пса-самурая взяла Сашенька. Он увлёк её за собой, как на водных лыжах. Оставшиеся находились в парадоксальной ситуации: единственный человек, который не бежал вообще, далеко нас обогнал, ни разу не перейдя хотя бы на бег, так что мы чувствовали себя на редкость спортивно, когда созерцали далеко впереди розовые Сашенькины ушлёпки и белый крендель хвоста песцово-показательного самурая.

На Водопадах мы осознали потребность в паузе. Девочки плели венок из одуванчиков и сплавляли по реке пресловутые шлёпки. Концепция была такая: одна кукушка уходит вверх по течению, другая — вниз. Одна пускает шлёпок плыть по воле волн, а другая должна его поймать. Воля шлёпок без принуждения извне избирать траекторию своего движения столкнулась с волей кукушек не утратить Сашенькину обувь, и ни одна не могла совладать с другой.

По дороге обратно я лидировала, то есть медленно передвигалась в компании собаки, которая теперь норовила задрать лапу на каждое дерево, особенно на то, которое выросло в десяти-пятнадцати метрах от дороги. Но я лидировала, потому что подростки поклонялись угрюмому ленивцу. Я бежала, мерно вздымая ногу поочерёдно. И тут сзади раздался сигнал. В нём было нетерпение, в нём было чувство превосходства и даже элемент снобизма. Меня догнал огромный джип. В нём сидели три старушки. Они посмотрели на меня с недоумением, а на собаку с восхищением — и промчались с ветерком. Я не могла не отметить, что команда наша, в среднем арифметическом более чем цветущая, не может сравниться в скорости с этими женщинами. Возможно, джип был тому причиной.

Дни шли. За окном грел душу ливень, гарантируя, что жарко не будет. Сашенька уехала, зато приехала спортивная Ариша, готовая в любую минуту показать нам не то что кузькину мать, а прямо-таки его мифологическую, архетипическую, хтоническую праматерь. Встреча была назначена в шесть утра на мосту через Олхинку. «Полубублик» стремительно крепчал. Намечался апгрейд до «Полубубла».

Шазюбль со вкусом гречки

В Таёжный никто не приехал. Лишь три достойных кукушки — Марта, Ариша и я, с утра слегка попередвигавшись командой «Полубубл», мирно влачили почти невесомое бремя летнего существования. Я читала вслух Джерома К. Джерома. Ариша провисала между креслом-мешком и внешним ребром железной кровати. Марта смотрела в потолок. Кошка потрясала руном. Мир был предельно безлюден, зелен, туманен, свеж, немного сонн, немного грустен — стоял классический июнь, шумели классические сосны, лил классический дождь. Немного не хватало приключений.

— Девочки, отговорите меня! Я хочу покрасить шазюбль.

Шазюбля звали Шазюбрь. Такой изысканный гибрид ноября, изюбря и старухи Шапокляк. Не могу точно сказать, как он появился в моей жизни и почему вообще был назван этим странным словом, которое, конечно, значительно лучше, чем «пассатижи», но всё равно вызывает лёгкую оторопь.

— Кардиган? — переспросила Ариша. — Конечно, ты хотела сказать «кардиган». Это