Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

— Какой же это кардиган! Знакомьтесь, Ариша, это пудинг. То есть это шазюбль — по имени Шазюбрь. У Марты вон вообще толстовка Достоевский. Но её отговаривать незачем, а вот меня — отговорите. Срочно отговорите. А то я уже с дивана приподнялась. Может случиться страшное.

Даже не знаю, почему я решила, что Шазюбрю нужен кофеин. Наверное, кофеин был необходим мне, чтобы смысл стал более здрав. Но иногда идея так овладевает сознанием, её ложность так влекуща и маняща, её неадекватность так обольстительна, что сопротивляться её напору в одиночку невозможно. Я решила без всяких на то оснований, что если намочу шазюбль в крепком кофе, то он приобретёт лёгкий, приятный кофейный оттенок, и это будет и к лицу, и к месту

— Главное — технология, — ехидно сказали подростки. — Сначала варишь кофе.

— Чтоб ложка стояла!

— Суёшь шазюбль!

— Кипятишь!

— Дня два!

— Потом достаёшь, развешиваешь...

— Развешиваю? Вы хотите сказать, выбрасываю? Или, если быть точной, сливаю? Вы предлагаете мне слить мой единственный шазюбль?

— Дерзай! Всё получится! — ещё более ехидно сказали девочки, и я поняла: покраска шазюбля стала неизбежной. Дух противоречия объял меня со всех сторон и повлёк куда не надо.

Я сварила кофе.

— Макай! Ма-кай! Ма-кай! — скандировали кукушки. Именно так они поняли свою миссию меня отговорить. С учётом последующего могу уверенно сказать — поняли неверно.

Я намочила шазюбль. Мы изобразили енотов, бывалых полоскунов, и отполоскали его в кофе. Шазюбль не дрогнул. «Каким он был, таким он и остался, шазюбль лесной, шазюбль лихой...» — взвыла я.

— А почему ты саму заварку туда не вылила? Самую гущу?

— Ой, вот гущу — не надо! — ...но было уже поздно.

— Ничего! — максимально ехидно сказали девочки. — Ничего не сделается твоему шазюблю. Разве что кофейным запахом пропитается. Вот если б ты его варила по нашим рекомендациям хотя бы минут тридцать! А лучше, конечно, двое суток. Намного лучше, поверь. Намного.

Вынутый из кофе шазюбль стал объектом всеобщего интереса.

— Он что, совсем не покрасился? Или всё-таки приобрёл лёгкий оттенок?

— Да какой там оттенок. Просто стал мятый и грязный, — в словах Марты была такая истина, что под её напором шазюбль затрепетал, как от сильного ветра. Мято затрепетал. Косо, лысо. И да, пожалуй, что и грязно.

— «Каким ты был, таким ты и остался, но ты и дорог мне такой»... — Видимо, в моём голосе звучало раскаянье и желанье всё вернуть как было.

— Утешься, Катя! — подключилась Ариша. — Я вижу кофейное пятно на левом боку! Нельзя сказать, чтоб он совсем не прокрасился. Что-то есть.

Я действительно нуждалась в утешении и поэтому решила понюхать то, что получилось. Элитный аромат свежего кофе должен был утешить меня.

Втроём, синхронно, мы втянули аромат шазюбля и надолго задумались.

— Гречка, — подвела итог Ариша.

Левый рукав нашего друга Шазюбря действительно пах гречкой.

— А у меня — подсолнечное масло. С ноткой гари. Интересно, из чего делают этот кофе?

Правый рукав нашего друга действительно пах... да. Да-да.

Тут слабый луч света упал на итог моих безумств и я поняла, что результат всё же есть. Шазюбль в этот миг тронул моё сердце своей гармоничностью. Он всё-таки приобрёл оттенок — лёгкий, нежный, пастельный оттенок гречки. Девочки предлагали для оттенка другие названия. Я отвергла их с негодованием. Гречка выглядела меньшим из зол.

— Ничего! — предприняла попытку ободрить нас с шазюблем Ариша. — Можно сделать второй заход. Берём газонокосилку, косим ваш участок, кладём траву в кастрюлю, кипятим...

— Шазюбль из одуванчиков! — поддержала начитанная Марта.

— Или берёшь стиральный порошок, — продолжали они, увидев, что я не вдохновилась, — кладёшь в кастрюлю, кипятишь... Главное — не торопишься.

— У меня, кстати, акварель есть.

— Нет!

— А давайте зелёнкой?

— Нет!

— Йодом можно побрызгать!

— Нет!

Девочки глумились. Шазюбль — свежая провальная идея нашего лета — подрагивал на верёвке над печкой. Жизнь продолжалась.

Дежурные по июню

Всё началось в девять вечера — как раз тогда, когда мне казалось, что всё кончено. Мы с Мартой приехали с Байкала. По крайней мере, головным мозгом — приехали. А вот ноги, как мне казалось, остались там, на далёких берегах. И вот мы сошли с электрички и поползли к Дому с петухом, чтобы там жить, покоясь.

Мы ещё не успели дойти до дома, как из кустов выпрыгнула Ариша. В руках она держала рисунок с синим хоботным существом. Судя по проработанности мелких деталей, ей было чем заняться, пока мы прощались с конечностями на Байкале. Ариша гордилась синим хоботным существом, предлагала нам его срочно музеефицировать, а также есть, пить и поговорить. Я же хотела есть, пить, вымыть ноги и покончить с бодрствованием или хотя бы с коммуникациями, а возможно и с собой. Мы вошли в дом, музеефицировали хоботное, сняли обувь...

— Что ж, кукушки, — мрачно сказала я, — бог послал вам полбатона и копчёного омуля. А больше он ничего не послал. Так что ешьте, пока дают. А я чаю заварю.

Заварить чай — это святое. Не заварить чай нельзя, даже если ты разлучён с конечностями и волей к жизни.

Я заварила чай, села и поднесла ко рту остатки полбатона. И тут в окне показалась голова. Глаза её блестели. Мне сначала показалось, они блестели радостью, но нет. Иным они блестели.

— Привет, — бодро сказал Илья. Его совсем не удивило, что у нас завёлся его ребёнок, у нас же его ребёнок музеефицировал хоботное и у нас же бог послал его ребёнку копчёный полбатон (ладно хоть не ядрёну бабушку).

— Привет, — сказали мы, экономя речевые усилия. — Чайку?

— Зачем чайку, пойдёмте на болото! Машину вытаскивать.

И мы пошли вытаскивать машину. Я, конечно, сразу сказала — коммунарским духом я вообще-то крепка, но на болото — только поглумиться.

Болото наше всегда впечатляло слабонервных. Только сильные духом рискуют через него ездить. Я бы даже сказала, одна штука сильного духом, которая в половине десятого вела нас верной дорогой в болото. Девочки предусмотрительно надели сапоги. Я ограничилась шлёпанцами — мне не была близка мысль что-то надевать на ноги, а тем более что-то ими делать.

Через час мы окончательно поняли, что это наш праздник. Беспонт — божество