Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

вы, я полагаю, не допустите возможности брака?.. Останется поэтому – ждать. Год, два, быть может, если не случится чего-нибудь непредвиденного, которое все изменить может… В настоящую минуту выиграно по крайней мере то, что этот граф Анисьев отложил, по-видимому, намерения свои на время, а в настоящую минуту, должно быть, уже уехал отсюда…

– Он положительно отказывается от всяких притязаний, – поспешно молвил Сергей, – он это сказал княжне.

– Вот как! Он объяснялся с нею?

Гундуров передал сообщенное ему Линой.

– За этим целый échafaudage2 интриги! – внимательно прослушав, пропустил сквозь зубы его собеседник. – Вы понимаете, что если б он действительно хотел отказаться, он этих чувствительных слов не дал бы себе труда говорить, а уехал бы, как уезжают в подобных случаях, без разговоров и без рисовки… Все равно (глаза князя блеснули), что бы они там ни затевали, пока я жив, – я это объявил Аглае Константиновне, – Hélène насильно замуж не выдадут!.. А когда меня не будет, – с загадочною улыбкой договорил князь Ларион, – вы, я надеюсь, будете уже ее мужем…

Гундуров вскочил с места.

– Князь, у меня нет слов сказать вам все, что я чувствую, выразить вам мою благодарность, мое благоговение к вам… я сознаю, вы имели право почитать меня недостойным того счастия, на которое указываете вы теперь мне… Вы говорите верно: счастие это следует заслужить… заслужить годами терпения, покорности, мук. И я вынесу, выдержу, заслужу, клянусь вам Богом… Что все эти искусы и муки пред тем, что может ждать меня!..

«О, молодость!» – Слушая его, безысходною тоской сжималось сердце князя Лариона. Он опустил глаза, чтобы не видеть выражения этих молодых надежд на этом счастливом молодом лице…

Сергей оборвал вдруг:

– А теперь, князь, что же, – проговорил он прерывающимся голосом, – нам надо уезжать с тетушкой.

– Я полагаю, что самим вам в настоящую минуту было бы неловко оставаться… после ответа Аглаи Константиновны тетушке вашей… Она все же хозяйка дома…

– И не видать более княжны, не встречаться с нею… До каких же пор? – еле слышно прошептал молодой человек.

– Пока я в Сицком, – не сразу отвечал князь, – я буду очень рад, если вам от времени до времени вздумается навещать меня… Вы можете встретиться с Hélène… «Чтобы гусей не раздразнить»3, – добавил он, усмехаясь через силу, – спешить не надо! Положим, например, срок первому визиту в конце этого месяца.

– И за то великое спасибо, князь! – вздохнул, подумав, Гундуров.

Последовало новое продолжительное молчание. Сергей остановил глаза на князе. Его поразил его расстроенный, лихорадочный вид.

– Вам как будто нездоровится, князь?

Тот поднял глаза, как будто спросонок.

– Устал, сплю плохо… Года, что же делать! – примолвил он, пытаясь еще раз вызвать улыбку на лицо, но молодому человеку стало вдруг жутко от вида этой улыбки.

– Надо будет пойти проститься с княгиней, – сказал он, возвращаясь к предмету личной своей заботы, – не знаю, примет ли она нас?

– Она сказывается больною, не выходила к завтраку, – ответил князь Ларион, – вероятно, не примет… и избавит вас таким образом от личной неприятности… Пошлите ее спросить во всяком случае.

– А теперь, князь, – молвил через миг Гундуров, – мне остается только выразить вам еще раз мое глубокое сердечное спасибо и проститься с вами… до последних чисел июня, не так ли?..

Хозяин встал в свою очередь.

– Да, да!.. До свидания, Сергей Михайлович!.. А к тетушке вашей я сам сейчас зайду пожелать ей доброго пути.

Молодой человек поклонился и вышел.

«Что же, – оставшись один, спросил себя князь Ларион, – легче ли мне стало теперь, как обещала эта добрая женщина?.. Нет, все то же!» – глухо вырвалось у него из груди, и он откинулся опять в глубь дивана, нажимая глаза себе рукой.

XXVI

Les myrtes sont flétris, les roses mortes1.

Nadaud.

Ha небо взглянул я, и тучи

Увидел я черные там2.

Плещеев.

Читатель, если недаром прошла ваша молодость и на рассвете ее выпало вам на долю счастие любви, – первой, чистой, благословенной любви, с ее волшебною действительностью и золотыми снами, если вы под сединами сохранили память о светлом существе, в котором в те дни соединялись для вас вся прелесть, все добро, весь свет и красота человеческой жизни, – для вас понятно будет все, что происходило в душе Гундурова в минуту расставания с княжной… Он походил на человека, ошеломленного ударом грозы: хотел говорить – и не мог, искал собрать мысли – и пуще терялся… Тут были Софья Ивановна, князь Ларион, Ашанин – но он не видел никого, не отвечал ни на чьи речи, не слыхал их! Он только растерянно глядел на Лину и чувствовал в груди, в сердце словно тысячу иголок, разом коловших его и не дозволявших ему сознавать никакого иного ощущения, кроме этой острой, нестерпимой боли. Он пробормотал что-то в последнюю минуту и ушел вслед за теткой, спотыкаясь на каждой ступеньке лестницы… Уже в коляске, у крыльца, вспомнил он, что не сказал и сотой доли того, что готовился сказать ей, внезапно, к ужасу тетки, выскочил стремглав из экипажа, кинулся обратно в дом, догнал княжну в гостиной, куда она, проводив отъезжавших до лестницы (Софья Ивановна упросила ее не идти далее), побежала взглянуть на них в последний раз из окна, схватил ее руку, попытался что-то выговорить… и не мог, а судорожно приник губами к этой руке – и так и замер… Ашанин прибежал за ним, весь в тревоге.

– Сережа, что ты делаешь! Увидят люди, узнает весь дом, княгиня…

– Что ж такое, пусть знают! – неожиданно для него выговорила Лина, бледнея, как мраморное изваяние, и сияя таким блеском широко раскрытых глаз, какого в них еще никогда не видывал никто.

– Ради Бога, уходите, княжна! – вскликнул испуганно приятель Гундурова. – Иначе его не уведешь, не избежишь скандала… И сами вы, глядите, едва на ногах стоите!..

– Сейчас уйду, погодите минуту! – сказала она…

И тихо отняв руку от прильнувших к ней уст Сергея, она скинула с шеи возвращенную им после вчерашнего представления старинную крупноколчатую золотую цепочку с портретом отца ее, отомкнула, сняла с нее медальон и протянула ему ее.

– Возьмите и носите на руке: пусть все знают, что это от меня и что вы мой навсегда…

Ашанин чуть не силой увел нашего героя.

– Ну, слава Богу! – перекрестилась даже Софья Ивановна под своим бурнусом, когда выехали они из Сицкого.

Ехали они втроем с Ашаниным, на которого тетка Гундурова глядела теперь глубоко