Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

А между тем все трое они, невольно прислушиваясь к малейшему шороху в соседнем коридоре, безмолвствовали в тревожном ожидании вести об исходе этого обещанного князем решительного разговора с невесткой, и чем долее тянулось время, тем мучительнее становилось это ожидание…

В эту минуту послышались спешные шаги в коридоре, и кто-то постучал в дверь.

– Войдите! – вскрикнула Софья Ивановна.

Вошел Ашанин.

– Сережа, тебя князь Ларион Васильевич желает видеть, – сказал он.

Гундуров вскочил с места. Тетка его и Лина с изменившимися лицами глянули друг на друга. У всех на минуту сперлось дыхание.

– Не знаешь для чего? – вырвалось бессознательно у Сергея.

– Не знаю.

Ашанин передал разговор свой с князем.

– Ступай скорее, Сергей! – заторопила его Софья Ивановна.

Лина подошла к нему.

– И что бы ни было, – прошептала она, вся заалев, – не теряйте спокойствия духа!

Она протянула ему руку.

– Можно? – спросил он, наклонясь над ней и насилованно улыбаясь. – На счастие!

Она чуть-чуть кивнула печальною головкой. Он прикоснулся губами к ее нежным пальцам и вышел, сопровождаемый Ашаниным.

– Послушай, Сережа, – молвил ему тот, шагая с ним рядом по пустынным парадным комнатам, – ты понимаешь, что не из пустого любопытства спрашиваю я тебя: скажи, на чем стоит в эту минуту дело у вас с княжной?

– Тете княгиня отказала… Вся надежда теперь на то, что мог сделать там князь, – проговорил отрывисто Гундуров.

У Ашанина болезненно защемило на сердце.

– Ну, Сережа, голубчик, – вскликнул он, – ты знаешь, денег у меня никогда не бывает, а только вот мое клятвенное обещание: если ты теперь от князя выйдешь женихом, я прямо же отсюда в Москву, и хоть последнее пальто заложу, а за тебя пудовую свечу Спасу у ворот поставлю!

Он довел приятеля до покоев князя Лариона, а сам уселся на лавку в передней, в ожидании его возвращения.

XXV

Гундуров входил в кабинет князя Лариона в первый раз со дня того разговора с ним, внутренний смысл которого заключался в желании князя удалить молодого человека от княжны. Вид покоя с его величавыми свидетельствами минувшего и чем-то внушительным и строгим, веявшим от его поблекло-роскошного убранства, сразу напомнил этот разговор нашему герою и вызвал в нем тяжелое ощущение. В этих стенах, сказалось ему, не суждено тебе услышать слова надежды и радости.

Он был прав… наполовину.

Князь разбирал какие-то бумаги за столом и так погружен был, казалось, в это занятие, что заметил Гундурова, лишь когда тот стоял уже в двух шагах от него.

– А, Сергей Михайлович, – проговорил он, поспешно вставая и закрывая папку с бумагами, – милости просим!

Он отошел от стола к дивану у противоположной стены, сел и указал молодому человеку кресло подле себя…

Прошло долгое молчание.

– Вы знаете, вероятно, чрез тетушку вашу, – начал наконец с видимым усилием князь, – что я должен был переговорить с Аглаей Константиновной… относительно сделанного ей сегодня утром Софьей Ивановной… предложения?

– Знаю, князь, – глухо промолвил Сергей.

– Сломить я ее не мог, – заговорил тот опять после нового молчания, – есть стены, которых ничем, никаким тараном не прошибешь, – добавил он с презрительною усмешкой.

Гундуров побледнел, как полотно, несмотря на всю приготовленность его к принятию такого удара.

Князь внимательно поглядел ему в лицо.

– Ничем, – повторил он, – кроме как терпением… Способны ли вы на него?

– Князь, – вскрикнул Гундуров, – должен ли я понимать из этого, что надежда еще для меня не потеряна?

– На это, – сказал князь Ларион со странным движением губ, – можно было бы ответить вам вопросом: насколько сами вы надеетесь на себя… и на особу, – он как бы не находил соответствующего выражения, – отвечающую вам взаимностью? – досказал он наконец, хмурясь и глядя в сторону.

– Не знаю, – пылко выговорил на это молодой человек, – насколько заслуживаю я веры в ваших глазах, но знаю, что княжна не сомневается во мне… А я, я как в Боге уверен в ней!

– Да, – как бы про себя, тихо и печально сказал дядя Лины, – ей верить можно, она не изменит… не изменится… Послушайте, Сергей Михайлович, – начал он вдруг, откидываясь от стенки дивана и облокачиваясь о стоявший перед ним стол, – я буду говорить с вами откровенно… Я не Аглая Константиновна, и вы должны понять, что я не признаю ни одного из тех оснований, в силу которых она отказывает вам… Напротив, то, как вы были воспитаны и как смотрите на задачи жизни, отвечает вполне моему мнению о том, какой человек может быть желателен для такой девушки, как… моя племянница… – Князь приостановился на миг и продолжал:

– Но, признаюсь, мне все же не хотелось этого брака… Я не доверял вам – не доверял вашей молодости… Вы увлечены Hélène, околдованы, влюблены… вы ее любите, не сомневаюсь, – поспешил добавить он в ответ на движение Гундурова, собиравшегося, показалось ему, протестовать против недостаточности первых его выражений, – но в ваши годы кто же не любит? Весь вопрос в том: кого и как любят!.. Вы провели теперь три недели в ее обществе, могли оценить ее наружную и душевную прелесть. Но вы ее еще всю не знаете, не знаете всей цены этой чуткой, нежной, глубокой души… Полюбит она – до могилы, отдаст себя без остатка, for better and worse1, как говорят англичане… Такую душу – я говорил это вашей тетушке – заслужить надо, всю жизнь заслуживать, Сергей Михайлович! – протянул дрожавшим голосом князь Ларион. – Заслуживать – и беречь, – промолвил он, еще раз не давая нашему герою возможности вставить слова, – не так, как поступили вы с нею вчера…

– Князь, – вскликнул Гундуров с мгновенно проступившими на глазах слезами, – я отдал бы десять лет жизни, чтобы вычеркнуть эти минуты безумия!.. Поверьте…

Невольная горечь послышалась в голосе его собеседника:

– Извиняться бесполезно, она вам простила… и я напомнил вам это для очистки совести, так сказать… Ваша тетушка права, – примолвил он, проводя рукой по лицу и как бы остановившись на окончательном решении, – такие существа, как Hélène, прозревают внутренним чутьем и дальше, и глубже, чем наша старая мудрость и опытность… Она вас избрала: мне остается отложить в сторону всякие мои личные суждения и… протянуть вам руку. Да будет ее воля!..

Слова замирали в горле Гундурова; он схватил эту протягиваемую ему руку и горячо пожал ее обеими руками.

– И вам, и ей предстоит тяжелый и долгий, быть может, искус, – заговорил снова князь Ларион, – его надо будет иметь силу выдержать. С княгиней Аглаей Константиновной справиться нелегко… а без материнского согласия ни Hélène, ни