Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

Он вдруг словно что-то вспомнил, вздрогнул – и проговорил мрачно и веско:

– Понимаешь ли ты, чем пахнут эти слова: «ренегат» и «предатель»!.. Ты говоришь: «разочарование»; положим, я могу видеть… Но до этого никому нет дела, я должен идти, – подчеркнул он, – идти до конца…

– Куда: в тюрьму, в Сибирь?..

– В тюрьму, в Сибирь, – как бы бессознательно повторил он, встряхнув головой, и добавил с насилованною веселостью, – у нас, известно, из Сибири прямая дорога – в Женеву.

– А там что: нищета, праздность, толчение воды…

– Пошлют сюда опять, – сказал он на это.

– И ты снова… – не договорила она.

– Снова! – кивнул он утвердительно.

– Ведь это безумие, безумие! – могла только выговорить она.

Недобрым блеском сверкнули глаза брата в ответ ей. Дух тьмы успел уже вполне восторжествовать теперь над колебанием его на миг смутившейся воли.

– Каждое положение в жизни, – заговорил он наставительным тоном, – влечет неизбежно за собою известные, истекающие из самой сути его последствия в ту или другую сторону. Медик может заразиться в своем госпитале и умереть в три дня от злокачественной жабы, но зато может прославиться; солдату в сражении предстоит или пуля в лоб, или Георгиевский крест за отбитое знамя… Мы – те же воины революции, и шансы в той же мере у нас: Нерчинские рудники, или перевернуть Россию и стать над нею главами… Кто же, скажи, из нас, из проклинающей с детства весь существующий порядок молодежи, – а имя ей легион – откажется от этой игры?

– Вы проиграли ее, о чем же говорить еще! – горячо возразила девушка.

Он засмеялся коротким, презрительным смехом:

– Наше дело – та же тысячеглавая гидра древних, оно бессмертно. Снесешь одну голову – на месте ее нарастают тут же три другие. Мы разбиты сегодня – завтра мы воспрянем с новыми, свежими силами на борьбу, на победу!..

– На победу! – повторила она с болезненным звуком в голосе.

– Да, – сказал он, кривя губы, – ее по-твоему быть не может, потому что народ не свободы, а все того же своего царя-де хочет?

Она только головой повела…

Он подошел к ней, низко наклонился, – лицо его вдруг стало каким-то зеленовато-бледным, – и он процедил медленно и чуть слышно:

– Ну а что, если мы его подымем не против царя, a из-за царя?

Она не поняла, но вздрогнула вся разом внезапным лихорадочным ознобом и широко раскрытыми зрачками вперилась испуганно в это позеленевшее братнино лицо…

Но он быстро откинулся от нее, отошел… И в то же время догоревшая до конца свеча в шандале вспыхнула в последний раз и потухла. Настасья Дмитриевна вскочила на ноги и зашаталась… Ей сделалось вдруг невыразимо страшно.

VII

Ночь была безлунная, тучи заволакивали небо…

– У Тони есть свечи; погоди, я сейчас… – молвила девушка, направляясь впотьмах к двери.

– Тсс!.. – послышался ей вдруг в этой тьме встревоженный шепот брата.

Она остановилась как вкопаная, напрягая слух, притаив дыхание…

Из коридора доносились подымавшиеся снизу по лестнице легкие, но торопливые шаги.

– Идут! – проговорил чуть слышно над самым ухом ее Володя.

– Нет, это… это Варюша… к Тоне верно за чем-нибудь…

Она ощупью добралась до перил лестницы, схватилась за них, наклоняя голову вниз:

– Варюша, ты?

Девочка, услыхав голос, прыгнула через три ступеньки на площадку, схватила ее за платье, взволнованно мыча что-то своим немым языком.

– Ты к Тоне? – спросила, замирая, Настасья Дмитриевна.

– Мм!.. мм!.. – все также дергая ее судорожно за платье, отрицательно, как поняла Настасья Дмитриевна, ответила та.

– Ах, Боже мой, тут как в погребе, я не вижу тебя… Погоди!

И она кинулась на узкую полоску света, выбивавшуюся из-под дверей у Антонины Дмитриевны на другом конце коридора, рванула замок, вбежала в комнату…

Сестра ее, в ночном белом пудермантеле1, в атласных туфлях на босых ногах, с распущенными по плечам длинными, высыхавшими волосами (она только что совершила свои омовения пред сном), сидела, протянувшись на кушетке, и читала «Le petit chose» при свете стоявшей подле на столике розовой спермацетовой свечи в изящном бронзовом бужуаре2 – подарке все того же влюбленного Сусальцева.

Настасья Дмитриевна, не проронив слова, схватила этот бужуар и выбежала с ним в коридор.

– Это что за невежество! – визгнула разъяренно Тоня, бросаясь за нею.

Но растерянное выражение сверкавших глаз брата, испуганный вид Варюшки – оба стояли теперь тут, за порогом ее комнаты, озаренные пламенем свечи, которую держала в руке Настя, – обратили негодование ее в изумление и чаяние чего-то необычайного.

– Что случилось? – пробормотала она. – Ты что, Варюша?..

Немая девочка разом вся обратилась в движение; голова, плечи, руки, лицевые нервы – все заходило у нее. Она то приподымалась на цыпочки, будто намеревалась достигнуть какой-то высоты, то протягивала пальцы вперед и загибала их один за другим, жалобно цыкала языком, кивала в сторону дома, обращенную на двор, не то вопросительно, не то испуганно поводя взглядом на Володю…

– Какие-то люди, и много их, – проговорила Антонина Дмитриевна, привыкшая понимать ее. – Тебя ищут, – скороговоркой примолвила она по адресу брата.

– Да, да, – закивала утвердительно немая.

– Ты была на дворе?

– Да.

– Для чего?

Девочка как бы смущенно усмехнулась и поникла своею маленькою, худенькою головкой.

– Это ты ночью в огород бегала огурцы воровать? – строго проговорила Антонина Дмитриевна. – Кого же ты видела?

Варюшка быстрым движением подняла руку к уху.

– Разглядеть не могла, темно – но слышала разговор, так?

– Да, да!

– Что же ты слышала?

Девочка так же быстро указала глазами на Володю и перехватила наперекрест пальцами кисти своих рук.

– Выследили, арестовать приехали, – процедил сквозь зубы Володя.

– Уходи, уходи скорее… чрез сад можно! – воскликнула через силу Настя.

– Не уйдешь теперь… оцепили, должно быть…

– Да, да! – закивала опять немая.

– Лишь бы успеть, – вспомнил он вдруг, – в буфете люк есть, в подвал… я говорил Тоне… Если надвинуть шкаф… не отыщут…

– Так скорее идем, идем! – возгласила Настасья Дмитриевна и побежала к лестнице.

– Отдай мне мой бужуар! – крикнула ей вслед сестра. – Как же это ты туда с огнем идешь? Ведь если дом окружен, так со двора вас как на сцене увидят… В буфетной даже и стекла в окнах все разбиты…

Она остановилась, растерянно обернулась на поспешавшего за нею брата.

– Как же найти в этой темноте?.. – пролепетала она.

Глаза у немой так и забегали. Она схватила молодого человека за руку: «Я и впотьмах найду место», – говорило все как бы радостно загоревшееся лицо ее, – и потащила его за собою.

– Она прячет в этом подвале все, что стащит в