Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

Так текли ее дни, так прошло полтора года. Люди, с которыми жила она, были пожилые, усмиренные и ясные люди… Если не ясно, то тихо было и на душе Киры. Она сама с тайною иронией сравнивала себя иной раз с горным потоком, вылившимся на гладь «ровной до приторности» долины. Но вглубь этих недвижных теперь вод она как бы боялась заглядывать. Под зеркалом их, помимо ее воли, глухо клокотало и выносилось какое-то незримое течение. Куда?.. Она упорно избегала отвечать себе на это…

Ей суждено было похоронить там, на чужбине, своих старых друзей. И муж, и жена угасли в недолгом друг от друга течении времени. И снова, и еще мучительнее, чем прежде, заныло в сердце княжны сознание сиротства и бесцельности ее жизни…

Мы уже знаем, силой каких доводов успела Александра Павловна Троекурова убедить ее вернуться в Россию, к ней, во Всесвятское. По получении письма, в котором двоюродная ее сестра преднамеренно преувеличивала опасение за исход вторых своих родов, Кира целый день провела в сильном волнении. В ней происходила какая-то тяжелая борьба между тем, что представлялось ей «нравственным ее долгом», и чем-то другим – обаятельным… и страшным. «Что же, уйти всегда в моей власти», – решила она в заключение, расширяя свои прозрачные ноздри с тем гордым выражением кровной арабской лошади, которое составляло отличительный смысл всей ее наружности, и уехала на другой же день.

И вот мы встречаем ее в настоящую минуту здесь, у Юшковых, недалеких соседей и близких друзей хозяев Всесвятского, где гостит она уже третий месяц. Мы видели, что она прибыла сюда, в Углы, «по поручению Сашеньки», сказать ее мужу, что та сама собиралась встретить его, но не решилась «из-за зубков Васеньки»… Она затем осталась тут чай пить, безмолвно и недвижно прислушиваясь к переданным нами читателю разговорам. Что думала она в это время – свою ли особую думу или о том, что составляло мотив этих разговоров, – мы не знаем, но то, что нежданно прошептал ей сейчас молодой Юшков о блиновских крестьянах, как бы внезапно пробудило ее.

– Да? – повторила она. – Вы почем знаете?

Гриша покраснел еще раз.

– Я знаю! – коротко промолвил он, не глядя на нее. А Троекуров, как бы вспомнив, говорил в это время его отцу.

– Никанор Ильич Ранцов, само собой, оказал мне в губернском присутствии полное содействие по этому делу.

– Еще бы! Почвенник, а не теоретик, – засмеялся Павел Григорьевич. – Ах, батюшка, – вспомнил и он, – ведь у меня сегодня была его экс-супруга, молодая княгиня Шастунова!..

– Она здесь? – спросил Борис Васильевич, слегка прижмуриваясь.

– Здесь, и чего ведь требуют от меня!..

Он передал ему то, что уже известно читателю.

– Что же, скажите на милость, – говорил он, – могу я тут как предводитель? Претензия ее о возвращении ей свекровью ее капитала, растраченного мужем, подлежит судебному разбирательству – и та может мне просто указать дверь, если я явлюсь к ней с этим… Поехать я все-таки поеду, потому что обещал, – прибавил он тут же, – но уж, право, не знаю, с какой стороны к ней приступить.

– А вы напугайте ее, – предложил смеясь Борис Васильевич, – скажите ей, что если она не покончит миролюбиво с невесткой, вы увидите себя в необходимости, как естественный защитник дворянства своего уезда, довести об этом чрез губернатора до Высочайшего сведения.

– Попробую, – ответил с таким же смехом Юшков, – но и без вас не обойдется, предваряю. Красавица объявила мне, что давно знакома с Александрой Павловной и с вами и непременно у вас будет.

– Сашенька получила от нее записку сегодня, – молвила княжна, зорко вдруг устремив глаза свои на Троекурова, – в которой она говорит, что хочет приехать к ней завтра во Всесвятское.

Он неопределенно поглядел на говорившую, потянул ус и закусил губу.

– Однако поздно, пора домой, жена беспокоиться будет, – быстро проговорил он через мгновение…

И, обращаясь к Кире с шутливою церемонностью:

– Я к вашим услугам, княжна! Как прикажете: в экипаже или верхом? Скоробогатов, я видел, распорядился и тем и другим.

– Я на моей Мисс, как приехала, – коротко ответила она.

– И прекрасно! Я очень рад буду расправить на коне ноги после экипажа. Так едемте!

– А ночь-то вам какая дивная выдалась для проездки! – сказал Павел Григорьевич, подымаясь с женой провожать их.

– Божественная! – подтвердил брат его, устремляя на выкатившийся из-за леса полный месяц свои вечно-юные голубые глаза, и тут же процитировал из Козлова:

5-Ночь весенняя дышала

Светло-южною красой,

Тихо Брента протекала,

Серебримая луной-5…

– Гриша, приезжайте в воскресенье к нам, – молвил по пути студенту Троекуров, – на бекасов поедем.

– В воскресенье? – повторил тот как бы смущенным голосом. – Не могу, Борис Васильич…

– Почему так?

– Я обещал… в другое место, – проговорил он торопливо, пропуская Троекурова вперед, видимо с тем, чтобы более не говорить об этом…

Юшковы довели гостей через сад ко двору, где ждали их лошади. Павел Григорьевич со своею несколько старой светскою галантерейностью пожелал непременно подставить княжне ладонь, опершись на которую одною ногой она другою легко и быстро вскочила на седло и, ласково кивнув хозяевам, подобрала поводья и тронулась крупною рысью с места, не дожидаясь Троекурова. Он догнал ее, когда она уже давно выехала из ворот усадьбы и спускалась к гати, придерживая свою Мисс, вздрагивавшую ушами и беспокойно косившуюся на огромные мельничные колеса, шумно и пенисто вертевшиеся с левой стороны ее, все облитые серебром лунного сияния.

За ними шагом выехал со двора английский двухместный шарабан, запряженный парой кровных вороных в шорах, доставленный в Углы вместе с верховою лошадью Бориса Васильевича все тем же отставным кавказским служивым Скоробогатовым, состоявшим теперь у своего «полковника» в звании главного конюха. Крещеный татарин, он был знаток и страстный охотник лошадей и берег их пуще глаза. Сидя на заднем, жокейском месте экипажа, он зорко оглядывал дорогу своими узкими и живыми глазками и ласково улюлюкивал своих «арабчиков», норовя держаться позади «полковника и барышни» на таком расстоянии, «чтобы только голос ихний услыхать в каком случае»…

IV

Königin…

О, das Leben ist doch schön1!

Schiller. Don-Carlos.

A ночь в самом деле прелесть! – сказал Троекуров, выезжая уже рядом с Кирой в чистое поле.

– Да, – ответила она не сейчас.

Он помолчал.

– Вы здоровы, княжна?

– Здорова, – вдруг встрепенулась она. – Почему вы спрашиваете?.. Я всегда здорова, – промолвила она, как бы отвечая чему-то особенному, задетому в