Сердце женщины - Мухаммед Паруси Матви

Абдассалам приближался к постели матери все ближе и ближе, и каждый шаг постепенно отрезвлял его; бешено стучало сердце, во рту пересохло, руки дрожали. Он судорожно протянул руки к горлу матери, спокойно лежавшей в постели, но едва его пальцы коснулись тонкой дряблой кожи, как он тут же отдернул их в каком-то жутком страхе, будто дотронулся до скользкой змеи.

В глазах у него потемнело, на какой-то миг он ослеп, но уже ничто не могло заставить его отступить. Он схватил подушку и бросил ее на голову матери, а затем держал в таком положении, пока силы его не иссякли.

Словно оцепенев, он долго не мог сдвинуться с места; мучительная гримаса исказила его лицо, нервы были напряжены до предела. Потом он рухнул на бездыханное тело матери и, как сумасшедший, истерически зарыдал, прося у бога прощения за содеянное.

Потом он уловил неясные звуки шагов, приближавшихся к комнате. Охваченный ужасом, он торопливо расправил покрывало, чтобы казалось, будто мать умерла спящей. Когда Абдассалам пошатываясь вышел в гостиную, он чуть было не налетел на Амину. Эту девушку наняли месяц назад, чтобы было кому присмотреть за матерью днем, когда он был на работе, а его сестра Лейла слушала лекции на филологическом факультете.

— О господин, не взыщите, — внезапно разрыдалась перепуганная Амина. — Мне почудилось, что госпожа очнулась и зовет меня.

Заслоняя спиною дверь, Абдассалам с трудом выдавил из себя:

— Нет, нет… Не беспокойся. Она спит, а ты ступай.

Убедившись, что Амина улеглась спать, Абдассалам пошел в спальню, закрыл за собой дверь и, бросившись в кресло, разрыдался. Проснувшаяся Афаф подбежала к мужу и с испугом в голосе спросила, что с ним стряслось. У Абдассалама уже не было сил держать все в себе и, уступив настойчивым расспросам жены, он рассказал о случившемся, а затем с таким бешенством застучал по стене кулаками, что на его пальцах выступила кровь. Уставившись на окровавленные кисти рук, он забормотал бессвязные слова самоосуждения.

— Я должен был это сделать! — словно в бреду, пытаясь заглушить голос раскаяния, кричал он.

— Довольно, Абдассалам, — постаралась успокоить его жена, — а то не дай бог кто-нибудь услышит!

— Ну и пусть. Моя мать успокоилась… Теперь ничего не исправить. С меня уже хватит того, что я исполнил ее желание. Ведь мать сама просила меня, чтобы я… успокоил ее. Афаф, ну скажи мне, что это правда! Ты ведь тоже слышала ее слова… А Лейла слышала. Я должен был сделать это! — И он снова зарыдал: — Почему же господь не прибрал ее сам, а возложил на меня это тяжкое бремя?! Ведь он бы мог дать ей вечный покой, а также успокоить меня!

— Не надо, Абдассалам. Забудь о том, что случилось. Не мучай себя так. Вспомни о наших детях. Сейчас дам тебе снотворное, чтобы ты немного забылся.

Абдассалам представил себе троих детишек: будто они маленькие птенцы, а он сидит за решеткой и не может накормить своих птенчиков. А они все ждут и ждут, вытягивая из гнезда свои тоненькие шейки. Ведь он был единственным кормильцем детей, жены, сестры и больной матери, на лечение которой ушли все его сбережения.

Когда Афаф принесла снотворное, он покорно его проглотил. «Нет, ни за решеткой, ни за стеной сумасшедшего дома не скрыться от тех обязанностей, которые налагает на меня семья» — такова была последняя мысль Абдассалама, перед тем как им овладел сон.

* * *

Утром на семейном совете решался вопрос о похоронах. Решить его было несложно, потому что, как и заведено у большинства старух, покойная мать приберегла на случай своей смерти пятьдесят гиней. Покойница дорожила этими деньгами больше, чем собственной жизнью, особенно после того как потеряла всякую надежду на избавление; и когда приход смерти стал неминуем, у старухи все было готово к похоронам.

Афаф пошла взять деньги из шкафа свекрови, где они хранились под постоянным надзором старухи, дабы к ним не могла протянуться рука расточителя. Не прошло и минуты, как она вернулась с пустой сумочкой в руках и в панике закричала:

— Деньги!.. Пятьдесят гиней!.. Абдассалам, я не нашла их!

Все тотчас кинулись на поиски пропавших денег, разбрасывая в разные стороны содержимое шкафа, а заодно и перерыв платья Амины, ухаживавшей за больной. Но все их усилия так ничего и не дали. Абдассалам пытался несколько раз допросить Амину, чтобы заставить ее признаться в воровстве или поймать на слове, которое бы могло навести его на след пропавших денег. Наконец к вечеру поиски были прекращены, а вор так и не был найден.

Абдассалам чувствовал себя неуверенно под вопрошающими взглядами жены и сестры. Амина же во время его расспросов держалась спокойно и с достоинством и, казалось, осуждала его за недоверие. Так кто же украл эти деньги? Может, мать сочла нужным потратить их до своей смерти? Или же она спрятала их в другом месте, чтобы надежнее сохранить? Однако, обыскав всю квартиру, он исключил оба эти предположения.

Абдассалам не хотел, чтобы полиция узнала о пропаже денег раньше, чем он успеет похоронить мать. Земля покроет его преступление, и следствие не сможет докопаться до всех подробностей, а сам он избежит неприятностей для себя и своей семьи. Абдассаламу не представляло особой трудности добыть свидетельство о смерти матери у лечащего врача, который уже давно потерял надежду на ее выздоровление. Сомнения больше не мучили Абдассалама. Он обошел дома своих друзей и знакомых и взял у каждого немного денег взаймы, чтобы устроить усопшей скромные проводы.

* * *

Полицейский офицер обстоятельно допросил всех членов семьи, но расследование не дало никаких результатов, и дело о краже денег осталось открытым.

После этого происшествия Абдассалам не мог успокоиться, потому что постоянно ловил на себе осуждающие взгляды домочадцев. Иногда они смотрели на Абдассалама с подозрением, а иногда молчали, и это молчание для него было тяжелее любого упрека. Особенно его донимала Амина, видевшая, как он выходил из комнаты покойной в ту злосчастную ночь. Пытаясь отвести от себя подозрения, она не переставала преследовать его недвусмысленными намеками.

Терпение Абдассалама иссякло. Недоверие, которое он испытывал при общении с родными, беспокоило его все сильней, и он решил изменить это положение, вынудив признаться в краже бесследно пропавших денег Амину.

— Ты же понимаешь, — обратился он к служанке, желая