Сердце женщины - Мухаммед Паруси Матви

— Я сейчас в чрезвычайно затруднительных обстоятельствах, — как бы оправдываясь, проговорила она. — Мы еще даже не расплатились полностью с долгами. Ведь нам пришлось занять деньги, чтобы оплатить расходы на похороны.

— Не думайте об этом, — великодушно улыбнулся Абдальджалиль. — Я готов защищать вашего мужа без всякого гонорара. Главное для меня — это убедиться в том, что он невиновен или хотя бы в том, что убийство было совершено непреднамеренно.

— О, я не знаю, как мне благодарить вас. Я до сих пор не могу поверить, что он виновен. Вы даже не можете представить себе, как он любил свою мать.

— Это обстоятельство будет для нас единственно реальной возможностью облегчить его участь. Ведь он, как мне известно из газет, признался в убийстве. А признание — это основное доказательство виновности.

Женщина приподнялась с кресла.

— Значит, мне остается надеяться на бога и на вас.

Адвокат встал, улыбнулся, ободряюще пожал ей руку и попросил дать ему несколько дней на изучение дела.

* * *

Встреча с подзащитным и изучение протоколов следствия позволили Абальджалилю ясно представить себе картину ужасного преступления и обстоятельства, которые могли бы его смягчить.

Это трагическое событие произошло несколько месяцев назад…

Глубокой ночью, когда во всем доме царила тишина, больная мать Абдассалама не могла найти себе места от мучительных болей. Она только что очнулась после того, как кончилось действие болеутоляющего укола. Мать старалась скрыть страшные муки, чтобы не разбудить Абдассалама, спавшего в соседней комнате. Однако ее крепко стиснутые пальцы как бы тронули невидимую нить, соединявшую их сердца. Вздрогнув, Абдассалам приподнялся на кровати и, прислушавшись, уловил стоны, которые пыталась подавить его мать. Сон моментально слетел с его глаз, и он бросился к ней в комнату.

Увидев стоящего рядом на коленях сына, старая женщина разразилась рыданиями.

— Сынок! Не могу я больше терпеть. Освободи меня от мучений. Разве тебе легко видеть мои страдания? Хочешь, я буду целовать тебе руки, лишь бы ты избавил меня от этой невыносимой жизни!

Она схватила сына за руку, пытаясь поцеловать, но он удержал мать от этого движения. Он привлек ее руку к своим губам и осыпал поцелуями.

— Мама, не говори так. Твои слова убивают меня.

— Это против моей воли, сынок… Хватит… с меня довольно… Ты ведь знаешь, что я неизлечимо больна.

Абдассалам старался побороть ее отчаяние, зажечь в ее душе искру надежды на выздоровление, хотя сам прекрасно понимал, что это ложь. Мать прочла в его глазах правду. Она стискивала зубы, тщетно пытаясь заглушить боль, но ее поблекшие глаза выдавали мучения тела, истощенного неизлечимым недугом. Саркома в последней стадии… Напряженные пальцы старухи успокоились лишь после того, как ей сделали очередной укол морфина. Она покорилась его волшебному действию, и не замедлил наступить сон, унесший ее в беспамятство.

Абдассалам вернулся в свою комнату и, обессиленный, бросился на кровать, а молящий голос матери все еще звучал у него в ушах: «Убей меня, сжалься надо мной!» Но будет ли убийство актом милосердия? Смеет ли он повиноваться ее просьбе? Сможет ли стать столь жестоким, чтобы убить мать своими руками? А может быть, в глазах матери жестокость — это видеть ее, мечущуюся в муках, и не дать ей вечный покой? Ведь на излечение недуга нет ни капли надежды! Может, напрасно горит свеча ее жизни, сжигая силы больной и ее родных? Почему не загасить ее разом, избавив мать от больших страданий?

Шли дни, и постепенно таяло иссохшее тело, а страшная болезнь росла, набирая сил на этой благодатной почве. Несчастная женщина не переставала умолять сына, чтобы он сжалился над ней и положил конец ее мукам. Теперь голову Абдассалама не покидала навязчивая идея. С одной стороны, мысль об убийстве питала неослабевающая настойчивость матери, с другой — эту мысль подавляло отвращение к преступлению, которое будет отягощать совесть всю оставшуюся жизнь.

* * *

Абдассалам и его жена, Афаф, сидели за столом и ужинали. От горячей пищи исходил вкусный запах, но Абдассалам задумчиво и с неохотой пережевывал каждый кусок, который, как ему казалось, ложился на дно желудка тяжелым комом. Заметив, что ее муж ест без всякого аппетита, Афаф с тревогой спросила:

— Что с тобой, Абдассалам? Ты почти ничего не ешь. Ты решил себя извести?

— Не могу я, Афаф! Не хочу!

Он опять погрузился в свои мысли, но жена настаивала:

— Сколько времени это будет продолжаться? Разве можно себя так мучить?

— Да, этому надо положить конец! — с силой ударил кулаком по столу Абдассалам.

Афаф испугалась этого взрыва решимости и осторожно спросила:

— Что ты имеешь в виду?

Нервно теребя край скатерти и ни к кому не обращаясь, он настойчиво повторил:

— Я должен положить конец ее мукам… Я должен дать ей покой!..

— Да ты с ума сошел!

— Я готов сойти с ума, лишь бы только избавиться от этой навязчивой мысли.

Их громкие голоса услышала Лейла, сестра Абдассалама, сидевшая с больной матерью в соседней комнате. Она бросилась к брату, чтобы успокоить его. Но тщетно обе женщины пытались отвлечь его от этой безрассудной мысли.

Внезапно из соседней комнаты раздался мучительный крик старой женщины:

— Тебе не стыдно, сынок?! Когда же ты только сжалишься над своей несчастной матерью?

Абдассалам не мог больше слышать ее стонов. Его сопротивление было сломлено, и он готов был решиться на ужасный шаг. Не помня себя, он вскочил из-за стола и бросился прочь из дома, пытаясь скрыться от страшного соблазна, но помыслы его возвращались к постели матери. Желание дать ей покой не покидало его ни на один миг.

Ноги сами привели его в бар — последнее время он заглядывал туда довольно часто. Может быть, ему удастся утопить в вине свои заботы или обрести решимость, отбросить все сомнения? Стакан следовал за стаканом, притупляя сознание и заглушая рассудок. А когда стрелки часов потихоньку подошли к началу нового дня, он уже не мог держаться на ногах. Бармен вызвал такси с соседней стоянки, и Абдассалама с трудом запихнули в машину, которая отвезла его домой. От вина в голове Абдассалама помутилось, он уже не владел собой. То тайное желание, которое он раньше так упорно подавлял в себе, теперь с новой силой охватило его, и он уже не мог ему противостоять, так как был совершенно пьян.

Крадучись, он вошел в дом. Вокруг стояла полная тишина. Осторожно, стараясь не разбудить мать, он прошел в