Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич
Перелом. Книга 2 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Варвара Петровна прервала ее раздраженную речь:
– Оставьте ее, ma chère, в покое! Нрава вы ее не переделаете, a сами только бесполезно расстраиваетесь… Она все-таки воспитанная особа, и если вам действительно придется там с нею встретиться, она никак не решиться в такую минуту и в отцовском доме быть с вами не-при-личною… Я, впрочем, вот что сделаю: когда вы будете знать, в какое именно время ехать к нему, пришлите мне сказать, я весь день буду дома – и я тогда тоже поеду навестить еще раз больного сегодня… При мне она не решится… Я отведу бурю, во всяком случае, – закончила женщина смеясь.
Она обняла свою protégée (она не иначе глядела на Ранцову и стоять за нее всеми своими силами считала делом чести своей и достоинства), крепко поцеловала в щеку и, сказав ей на прощанье: «Du courage, chère14, перемелется, мука будет!», быстро вышла из гостиной.
Хозяйка проводила ее до лестницы, в нервном порыве кинулась ей в свою очередь на шею, расплакалась и убежала в свою спальню.
Ho когда осталась одна, ее стало разбирать беспокойство до такой степени, что она, как говорится, места себе нигде найти не могла. Она припоминала и перетолковывала себе каждое из слов, сказанных ей Варварою Петровной в смысле, все более и более ужасавшем ее. Опасность, грозившая ее «другу», представлялась ей несомненною. Она заключила об этом уже из самого того, что Варвара Петровна первая завела речь о желании его видеть ее… «Варвара Петровна очень добрая женщина, – рассуждала Ольга Елпидифоровна, – и очень любит меня, но она – une vertu15 и очень строга ко всяким конвенансам: она очень хорошо понимает, какого рода чувство питает он ко мне и к какой цели стремится, но она тщательно избегала всегда со мною всякого разговора об этом и притворялась думающею, что он просто любит меня как милую и несчастную в супружестве женщину, с маленьким оттенком того светского flirtation que tout homme de goût doit à une jolie femme16. Если она теперь решилась заговорить о том, «люблю ли я его», и передать то, что ей говорил Калистрат, значит, сама она, несмотря на ее успокоивающие слова, судит о его положении как об очень серьезном и находит, что теперь я могу «ехать навещать его», не компрометируя ни его, ни себя. «Действительно, человека при смерти никто уже компрометировать не может, – вся содрогаясь от ужаса, поясняла себе молодая женщина. – И что же, если в самом деле это несчастие… Что же тогда будет со мною?..»
Она сидела на низеньком кресле подле своего туалета, закинув обе руки за голову, с трепетно вздымавшеюся грудью, с прижмурившимися судорожным движением глазами…
В притворенную ею дверь спальни раздался со стороны гостиной легкий стук.
Она не обратила на него внимания… «Что будет со мною? – повторяла она мысленно. – С ним все кончено, все разлетается как дым… Останется мне только бежать из Петербурга… без него меня здесь заедят, заедят насмерть… Господи, a еще вчера казалось мне это так близко, так несомненно»…
– Gnädige Frau, s’ist eine Dame da17! – раздался за нею голос.
Она вздрогнула от неожиданности, обернулась с нахмуренным лицом…
В просвете небольшой двери, соединявшей спальню ее с уборною, она увидела белобрысую фигуру своей выступившей из-за отдернувшейся занавеси Амалии, с которою мы имели уже случай познакомить читателя.
– Какая дама?.. Я приказала никого не принимать сегодня!..
– 18-Jawolh, aber… s’ist die Mutter des jungen Fürsten, это мамашенька молодой князь, гусар… aus Moscau… Она приехал недолго здесь, Morgen will sie weg-18, и сказал швейцару, что ошень желает вас видайть, – объясняла, подмигивая и покачивая головой с каким-то забавно значительным и таинственным видом, чухонская субретка.
– Княгиня Шастунова! – вскликнула ее барыня, и бессознательная усмешка, машинально вызванная этим именем, пробежала по ее засохшим от внутреннего волнения губам.
– So, so19! – подтвердила Амалия, все так же подмигивая и продолжая по-немецки. – Она все ждет в карете; Федор стучался к вам, но вы не отвечали; он думал, что вы заснули, и пришел меня спросить, но как я знаю, что вы никогда не спите в этот час…
– Пошлите сказать, что я прошу ее! – прервала Ольга Елпидифоровна. «Ее глупость хоть рассеет на несколько времени эту невыносимую тоску», – рассудила она.
Она села перед зеркалом, оправилась, отерла холодною водой несколько покрасневшие глаза свои и, не торопясь, вышла затем в гостиную.
В противоположные двери ее вплыла тем временем княгиня Аглая Константиновна.
Она окинула своими круглыми глазами отянутые шелком стены этой гостиной, ее ценный Обюсоновский ковер и золоченую мебель и, сказав себе: «Mais c’est très cossu chez cette ex-Olga Akouline»20, с сугубою улыбкой на губах, заметно притертых помадою, направилась к выходившей ей навстречу хозяйке.
– 21-Je n’ai pas voulu partir de Pétersbourg sans venir vous voir, – заголосила она, протягивая ей руку и заглядывая ей умильно в лицо, – я настояла, чтобы вы меня приняли. Je suis toujours heureuse de retrouver de vieilles connaissances-21.
– Очень вам благодарна, княгиня, – отвечала с несколько холодною учтивостью Ольга Елпидифоровна, усаживая ее на диване и сама садясь подле, – я не знала, что вы здесь, хотя в прошлый понедельник в опере мне показалось, будто вы или какая-то очень похожая на вас особа вошли в антракте к Саватьевым в генерал-губернаторскую ложу. Это меня даже очень удивило. Ho у меня в тот вечер голова болела и я тут же уехала домой, так что не успела удостовериться, действительно вы ли это были.
– 22-Oui, c’était moi! У меня была своя ложа бельэтажа, но они очень просили меня зайти к ним… Ce sont des personnes très aimables toutes, n’est-ce pas? – примолвила Аглая Константиновна, вопросительно уставившись на Ранцову, – vous les cannaissez-22?
– Кого это? Саватьевых? Кто же их не знает?
– Но они… Elles appartiennent au meilleur monde, n’est-ce-pas23? – с видимым уже беспокойством допрашивала княгиня.
– К лучшему, к лучшему, – иронически поддакнула ее собеседница, – de l’orfèvrerie Ruolz[66] première qualité24.
Аглая не поняла и испуганно захлопала глазами.
– 25-Vous avez toujours eu beaucoup d’esprit, chère Ol… chère madame, – поправилась она, – и я вижу, что вы шутите… Но я (она вдруг приняла сосредоточенный вид), я, je vous avoue, хотела именно узнать от вас, et j’espère… à titre d’ancienne enfant de la maison, вы мне не откажете сказать… Je ne connais pas Pétersbourg, a они, ces dames, такие любезные
