Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич
Перелом. Книга 2 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Ah, si j’en juge par moi-même,
Qu’il doit souffrir, qu’il doit souffrir7!
она не выдержала и вскочила с места с нервным рыданием…
– Et bien oui, il souffre8, – услышала она за собою, прежде еще чем успела обернуться, голос, от нежданного звука которого вся она перепуганно дрогнула и побледнела, – но все же не из чего пока в отчаяние приходить!
– Ах, Варвара Петровна, – воскликнула она, узнавая приятельницу свою, Мосягину, и схватывая руку ее обеими своими, – ради Бога, скажите, вы что-нибудь знаете?.. Он писал мне, что будет сегодня, я его ждала… Я чувствую, – недаром я расплакалась, – что что-нибудь нехорошее…
– Я для этого и приехала к вам, чтобы сказать вам, что он не здоров, – молвила та, – я сейчас была там, у них, – неопределенно промолвила она.
– У кого? У молодых Наташанцевых?
– Да… Надо вам сказать, что ко мне часа два тому назад заехала Нелли Новицкая: она мне соседка и часто так заезжает, en passant devant ma porte9… Hy, как известно, эти Саватьевы всегда раньше всех все знают; она мне и говорит: «Знаете ли вы, что ваш cousin Léonide очень болен?..» Не пугайтесь, милая, – поспешила прибавить Варвара Петровна, сжимая руку Ранцовой, – оказалось, не так… или не совсем так. – «Что с ним?» – спрашиваю, сама перепугалась!.. A она мне и рассказывает, что была вчера у сестры своей Базиной, где застала Toutou Андомскую, которая от Базиной спешила к отцу, так как получила записку от bellesoeur своей, молодой Наташанцевой; писала ей та, что она с мужем очень беспокоятся «насчет papa», что он пошел утром гулять в сквернейшую погоду и вернулся avec une fièvre de cheval10, и так слаб, что слег, они сейчас же послали за Штраухом, который пока болезни не определил, но, кажется, «assez inquiet»11… A сегодня, это уже Нелли опять говорит мне, Штраух, который и ее доктор, был у нее и на ее вопрос, «что с графом Леонидом?», поморщился и сказал: «воспаление в легких»…
– Воспаление… в его годы! – воскликнула, переменяясь в лице, Ольга Елпидифоровна.
– Вот услышал бы он это «в его годы», не сказал бы вам спасибо! – засмеялась никогда не унывавшая Варвара Петровна. – Что его за такие годы, чтобы не выдержать хотя бы une fluxion de poitrine12!.. Только вы понимаете, все же это меня очень обеспокоило. Я тотчас же велела запрягать карету, отправила Нелли и, вопреки моим привычкам, не заезжая в мой приют, прямо велела на Набережную… Приезжаю; принимает меня Lucie Наташанцева. Муж, говорит, поехал за Здекауером…
– Консультация! – перебила молодая жешцина, тревога которой росла с каждым мгновением.
– Он сам, говорят, пожелал его видеть… Леонид то есть. Он очень любит Здекауера… О консультации не было и речи.
– A его самого видели вы? И что говорит тот, другой доктор?
– Леонид спал в то время, когда я там была, и к нему никого не пускали… A тот, Штраух, что говорит? Известно, мычит, как все доктора в этих случаях, – не могла не рассмеяться опять веселая филантропка, – вы знаете ce qu’a dit Molière: «un médecin est un quidam qui vient vous faire tirer la langue jusqu’à ce que la nature vous ait guéri ou ses remèdes vous aient tué»[64]13. Я в них не верю, вы знаете…
– Ах, Варвара Петровна, – неудержимо вырвалось у Ранцовой, – как вы ужасны с вашими шутками в эту минуту!
Ta серьезно, почти строго подняла на нее глаза:
– А вы бы хотели, чтобы я, подобно вам, заранее приходила в отчаяние? Это, во-первых, грех; a затем…
Она оборвала на полуслове и, ласково поведя на нее взглядом:
– Вы его очень любите? – спросила она с полуусмешкой.
– И не скрываю! Я никого еще в жизни так не любила!
Почтенную и несколько экзальтированную госпожу Мосягину глубоко тронул этот, очевидно для нее, прямо из сердца вырвавшийся клик.
– Ну, так вот что, – сказала она, – он желает вас видеть…
– Он говорил?.. Как вы знаете?
– A вот как. Простилась я с Lucie, спустилась с лестницы. Гляжу, в сенях стоит и, видимо, ждет меня его Калистрат… Вы его знаете; a я с тех пор как Леонида помню, знакома с этим его Калебом[65]. Он очень всегда благоволил ко мне, зная мою искреннюю дружбу к его барину… «Что, говорю, Калистрат, как графу?» – «Спят, говорит, покойно, надо так надеяться, что полегчало, a ночью, говорит, совсем не спали: кашель и очень беспокойны были»… И как тут стоял швейцар, он его отослал, a сам шепчет мне: «Оченно желал бы с вашим превосходительством посоветоваться насчет одного дела». Отошли мы с ним в угол, он мне и говорит: «Граф мой очень скучает по одной даме, – вам, говорит, известно-с, кто она». Я заемеялась, говорю: «Знаю; a он тебе говорил?» «Они, говорит, им писали вчера, что сегодня будут у них беспременно, a как теперь доктор запретил им настрого выезжать, они очень этим беспокоились, хотели писать им опять… Велят мне подать им портфель с бумагою, чернильницу и начнут на коленях писать им письмо, a потом разорвут, велят клочки в камин кинуть, и опять. Так до трех раз принимались, пока совсем устали и заснули»… Только я тут его перебила и говорю: «Если Леониду Александровичу очень хочется видеть эту даму, так он достаточно почтенный и пожилой человек, a к тому же болен, и она может очень хорошо приехать навестить его»…
– Я только что хотела это сказать, спасибо, что вы предварили, – вскрикнула опять Ольга Елпидифоровна, – я умираю сама от нетерпения увидеть его…
– A вот мы с Калистратом и сговорились насчет этого. Ждите от него извещения: он обещал приехать известить вас, переговорив с Леонидом, по его пробуждении и визите Здекауера… Он предвидел одно… неудобство, – примолвила Варвара Петровна, сама несколько затрудняясь тем, что хотела выразить.
Но Ольга Елпидифоровна тотчас же поняла в чем дело:
– Дети его… Княгиня Андомская… сидят верно тут, у него в комнате?..
– Да, да!..
– Прелестная Toutou, – желчно продолжала Ранцова, – изображает из себя теперь, разумеется, нежную и встревоженную дочь… и бедный Калеб наш боится, что она не захочет допустить меня к отцу, которому она век свой
