Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

Мохаммад-Реза вылез из машины и предложил:

— Давайте я вам помогу.

— Не надо, — ответил санитар. — Отойдите в сторону и откройте дверцу машины.

Мохаммад-Реза открыл дверь «шевроле». Санитары подняли больного и понесли. Усевшийся первым Мохаммад-Хасан протянул руки вперед, взял больного под мышки и втащил в машину. Больной повернулся к санитарам:

— Благодарю вас. Большое спасибо.

Мохаммад-Хосейн достал из бумажника две ассигнации, протянул санитарам и устроился в машине рядом с больным братом. Мохаммад-Реза сел за руль. Машина тронулась и по дорожке между сосен и хризантем выехала за ворота больницы. На улицах было тихо; казалось, что у всех прохожих спокойное хорошее настроение.

— Включи-ка радио, — попросил Мохаммад-Хасан. — Пусть поиграют. Веселей будет.

Мохаммад-Хосейн повернулся к старшему брату:

— Ты как? Включить?

Старший брат ничего не ответил. Мохаммад-Реза включил радио и начал вертеть ручку настройки. Радио молчало. Мохаммад-Реза выключил приемник.

2

Разийе и Марзийе навели в доме чистоту, украсили комнаты хризантемами и сменили воду в бассейне во дворе. Они принесли горшки с цветами из оранжереи на крыше дома и расставили их на лестнице. Кровать для возвращающегося из больницы брата поставили в средней комнате, одна окно которой выходило во двор, а второе — на большой дровяной склад. Каждый день к складу непрерывно подъезжали грузовики, привозившие и увозившие дрова. Накануне вечером был устроен семейный совет, и после обстоятельного разговора больному отвели именно эту комнату, так как и ванна была рядом, и комната была солнечной, а кроме того, из окна можно было наблюдать за движением грузовиков, погрузкой и выгрузкой дров.

В доме царило оживление. Со двора неслось блеяние купленного три дня назад большого жертвенного барана, которого привязали к решетке склада. Рано утром пришел старый Салах. Марзийе дала ему иглу и нитки, и он уселся в углу двора латать рваные мешки. То и дело заходили соседки, приносили и уносили посуду, громко разговаривали, смеялись. Когда раздался гудок «шевроле», женщины гурьбой бросились к окнам. Разийе и Марзийе босиком, перепрыгивая через ступеньки, помчались вниз по лестнице и во дворе столкнулись с Мохаммад-Резой. Ухмыляясь, он крикнул им:

— Врачи его не отпустили.

— Ты что это такое говоришь? — удивилась Разийе. — Вчера ведь разрешили.

— Да врет он! — крикнула Марзийе. — Дай-ка погляжу. По глазам видно, что врет.

Сестры выбежали на улицу. Мохаммад-Реза пошел следом. Разийе увидела Мохаммад-Али, сидевшего между Мохаммад-Хасаном и Мохаммад-Хосейном. Мохаммад-Хосейн вышел из машины. Разийе, подбежав к «шевроле», потянулась к больному брату:

— Господи, господи, счастье-то какое!

Марзийе, отталкивая сестру, кричала:

— Подожди! Дай я его поцелую! Ой, умру сейчас!

Сидевший слева от больного Мохаммад-Хасан загородил брата рукой:

— Вы что?! Не трогайте его, не прикасайтесь! Осторожно! Вам говорят!

— Да ничего не случится, не бойся! Мы ему больно не сделаем.

Разийе и Марзийе по очереди расцеловали больного. Мохаммад-Реза пошел во двор и махнул рукой Салаху. Старик отвязал веревку от железной решетки склада и потащил барана к воротам. Большие глаза барана смотрели тревожно. Он пружинил ногами и, выпусти Салах веревку из рук, стрелой помчался бы прочь. Мохаммад-Реза подал знак. Салах связал барану передние ноги и дернул за веревку. Баран упал, и Салах уселся на него верхом. Разийе и Марзийе закрыли глаза руками. Салах пробормотал: «Бисмилла»[4] — и перерезал барану горло. На землю хлынула кровь.

— Слава аллаху! Слава аллаху! — произнес Мохаммад-Хосейн.

Садах поднял голову и засмеялся. Набежавшие с улицы дети и взрослые кольцом обступили баранью тушу и, нахмурившись, смотрели, как тугие нити крови расползаются в разные стороны, замедляют ход, густеют и останавливаются. Покрытые шерстью веки барана постепенно подымались, обнажая побелевшие зрачки

3

К вечеру новость облетела всех родственников, и они собрались в доме братьев на жертвенного барашка. Каждый принес по корзине цветов и коробке сладостей. Разийе без конца бегала от ворот к лестнице, принимала цветы, и, так как все комнаты и коридоры были уже заполнены горшками и корзинами, она торопливо поднималась на крышу дома и ставила цветы в небольшую застекленную оранжерею, прикрытую сверху куском брезента. На крыше соседнего дома тоже была маленькая оранжерея с несколькими горшками герани и деревянными ящиками, в которых цвели белые хризантемы. Потолок оранжереи не был накрыт брезентом, и каждый раз, как Разийе поднималась на крышу с новой корзиной, она поглядывала на соседские цветы и мысленно отмечала, что от жаркого осеннего солнца они повяли. Даже на крыше было слышно, как в комнатах шумно разговаривают. Особенно выделялся голос Марзийе, суетившейся в коридоре. Она принимала коробки со сладостями, громко здоровалась и звонко целовала новых гостей. Больной лежал у себя в комнате и, когда кто-нибудь заглядывал к нему, улыбался. Его лоб то и дело покрывался холодной испариной. Рядом сидел раздраженный и угрюмый Мохаммад-Реза и белым полотенцем вытирал пот со лба брата. Салах соорудил на камнях напротив окон большой костер и нанизывал на шампуры здоровые куски баранины, обваленные в луке. Когда все гости собрались, к ним обратился старший из родственников — дядюшка братьев, сидевший, перебирая крупные четки.

— Слава всевышнему! Благодарение аллаху — все обошлось хорошо. Бог свидетель, все это время, пока Мохаммад-Али лежал в больнице, не было у меня ни минуты покоя. Да и не я один — все мы молились о благополучном исходе, и вот наконец Мохаммад-Али вернулся к нам. В таких-то вот обстоятельствах люди и узнают цену друг другу, цену своим родственникам, братьям и сестрам. Пока человек жив-здоров, все ему друзья, все его любят. А вот, не дай бог, сляжет он, тогда и становится ясно, кто искренним был, а кто притворялся. Но несчастье, случившееся с Мохаммад-Али, показало, что в этой семье дружба и привязанность настоящие. Все здесь любят друг друга. Я нигде не встречал такой теплоты между людьми, как в вашей семье. Разийе и Марзийе все глаза проплакали. Мохаммад-Хасан, Мохаммад-Реза и Мохаммад-Хосейн от горя дела забросили, дождаться не могли, когда брат домой вернется. Слава богу, вернулся, принес в дом радость. Даст бог, через несколько месяцев можно будет и о женитьбе его подумать.

— Даст бог, даст бог! — подхватили гости.

Со двора донесся чей-то смех. Все повернулись в ту сторону, а Марзийе вскрикнула:

— Это же тетушка Эффат пришла! И Эшрат с ней.

Услышав имя Эшрат, гости захлопали в ладоши и, посмеиваясь, закивали на дверь комнаты Мохаммад-Али. Разийе, перескакивая через ступеньки, выбежала во двор, повисла на шее у тетушки Эффат, и они расцеловались, а Эшрат отдала Разийе корзину с цветами. Подхватив корзину, Разийе сказала Эшрат:

— Он на поправку пошел. Увидит тебя, еще лучше