Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

— Он рассчитался?

— Нет. Вроде как и не собирается вовсе, — ответила старуха.

Момейли ткнул Панджака локтем:

— Эй, Панджак. Он не заплатил! Слышишь?

Панджак обернулся и посмотрел на Мадам и привратника. Они, обессиленно присев на корточки, беспомощно развели руками и замотали головой, подтверждая слова Момейли.

Панджак приказал Момейли:

— Беги, скажи Асадолле!

Момейли скинул с ног шлепанцы, помчался к дому Биби, толкнул калитку и вбежал во двор. Американец зашел за чайхану, расстегнул штаны и, громко насвистывая, начал мочиться. На улице показались Момейли и Асадолла, за ними ковыляла Биби. Момейли, ухватив Асадоллу за руку, тащил его за собой силой. Они подошли к тому месту, где застыли в ожидании Мадам и привратник. Американец обернулся, поглядел на них, застегнулся и, не переставая свистеть, размашисто зашагал в сторону шоссе. Мадам, усевшись на землю, расплакалась. Привратник сел рядом и тоже захныкал. Панджак, сотрясаясь от бившей его дрожи, сказал:

— Асадолла! Асадолла! Ты нам не разрешил с ним о деньгах говорить, теперь сам ему скажи, чтобы платил. Мы разве виноваты, что уважение к нему проявили и задаток не потребовали?.. Это ведь ты сказал, что он обидится… Иди скажи ему, чтобы заплатил!

Асадолла, отходя подальше, ответил:

— Нет, Панджак. Ему ничего такого не скажешь. Нельзя с него деньги требовать. Он ведь не то, что я или ты. Он — американец. Если ему что не понравится, если он осерчает, весь Дандиль вверх дном перевернет, всех нас тут перережет!

Перевод А. Михалева.

ПОЖАР

1

Когда Мохаммад-Али выкатили из палаты, ожидавшие его в коридоре младшие братья Мохаммад-Хасан, Мохаммад-Хосейн и Мохаммад-Реза от радости заплакали. Врач, худой старик с мятым морщинистым лбом и большими глазами, подошел к ним и укоризненно зацокал языком — дескать, не следует подымать шум и тревожить других больных. Мохаммад-Али сидел в кресле-каталке, вытянув вперед закованные в гипс ноги, похожие на обломки колонны и совсем не вязавшиеся с его исхудавшим телом. Толкавшие кресло санитары остановились посреди коридора, и три брата медленно подошли к каталке. Старший брат равнодушно улыбнулся им.

Врач сказал:

— Ну что ж, раз вы меня не слушаете и хотите забрать его домой, воля ваша. Только учтите, больному сейчас требуется тщательный уход. Ноги у него еще не двигаются; пока он поправится и начнет ходить сам, пройдет немало времени, а чтобы он быстрее пошел на поправку, необходимы особое внимание и забота. В общем, мы считаем, что, пока не снят гипс, ему лучше оставаться в больнице. Уход за больным дома — дело хлопотное.

— Конечно, хлопотное, доктор, — согласился Мохаммад-Хасан. — Но видит бог, мы на все готовы.

— Я говорю об уходе именно за таким больным, — продолжал врач. — Каждый день нужно будет несколько раз присыпать ему тальком спину и делать массаж, чтобы не было пролежней, выносить на свежий воздух, заставлять двигаться, а в домашних условиях это очень трудно.

— Мы сделаем все, что нужно, доктор, — сказал Мохаммад-Хосейн. — Если сами не справимся, сиделку найдем. Слава богу, дела у нас идут хорошо, концы с концами сводим.

— Воля ваша, — повторил врач. — Но если бы он остался в больнице, это пошло бы ему только на пользу.

— Доктор, — вступил в разговор Мохаммад-Реза, — по правде говоря, мы уже по нему истосковались. Что тут скрывать! У нас дома будто траур — и днем и ночью. Сестры вопросами донимают, всё спрашивают, когда он домой вернется. И ничем их не успокоить. Только и знают, что плачут и причитают. В нашей семье до сих пор никогда такого не случалось, чтобы человек средь бела дня из дому вышел и под машину попал. Господь смилостивился и снова нам его подарил. Конечно, благодаря вам, хорошим докторам… Никто и не надеялся, что он выживет.

— Ладно, ладно. Не забудьте, что раз в десять дней я должен его осматривать и проверять, не нарушено ли кровообращение.

— Вы уж позаботьтесь, доктор, — попросил Мохаммад-Хасан.

— Даст бог, — ответил врач и повернулся к больному.

Тот пожал ему руку:

— Господь да продлит ваши дни, доктор. Дай вам бог здоровья.

Мохаммад-Хасан, Мохаммад-Хосейн и Мохаммад-Реза вытерли слезы; доктор вернулся в палату. Санитары повезли кресло к лифту, а братья, от радости не зная, что делать, бестолково топтались на месте, подымая шум в коридоре.

— Что слышно дома?

— Дома? — переспросил Мохаммад-Хасан. — Дома праздник.

— Почему?

— Известно почему, — сказал Мохаммад-Хосейн. — Тебя ведь домой везем. Ты и не представляешь себе, что у нас творится. Все друзья и родные уже знают, что ты должен вернуться. Разийе и Марзийе со вчерашнего дня от радости голову потеряли.

Кресло подкатили к лифту, и санитар нажал кнопку вызова. Больной взглянул в окно больничного коридора. Над городом висела пелена черной пыли. Казалось, что под грязным колпаком гари и копоти неспешно пробуждается от дремы гигантский костер.

Мохаммад-Реза сказал:

— В общем, вчера мы дома все обсудили и решили, что, когда поправишься и начнешь ходить, надо будет справить тебе свадьбу. Ты ведь знаешь, кого мы тебе присмотрели?

— Как? Господин до сих пор не женат? — удивились санитары.

— И он не женат, и мы трое тоже не женаты, — ответил Мохаммад-Хасан.

— Почему же?

— Нас четверо братьев и две сестры, — объяснил Мохаммад-Хосейн. — Живем мы дружно и друг с другом расставаться не хотим.

Мохаммад-Реза добавил:

— Ну, а кроме того, нам пока что не до того было: работа и хлопоты все время отнимали. Жизнь надо было как следует наладить.

Дверь лифта открылась, и санитары ввезли кресло в кабину. Затем туда вошли братья. Дверь закрылась. Лифт пошел вниз, и больной схватился обеими руками за голову.

Мохаммад-Хасан сказал лифтеру:

— А нельзя ли помедленнее? У него голова кружится.

Лифтер, нахмурившись, ответил:

— Это от меня не зависит. А разве, по-вашему, он идет слишком быстро?

Санитар, нагнувшись к больному, посоветовал:

— Закройте глаза.

— При чем здесь глаза?! — раздраженно сказал Мохаммад-Хосейн.

Лифт дрогнул и остановился. Санитары открыли дверь и вытолкнули кресло в коридор.

— Я пойду подгоню машину к лестнице, — сказал Мохаммад-Реза и побежал во двор.

Санитары вывезли кресло на ступеньки входной лестницы. Выло прохладно. На клумбах цвели желтые и белые хризантемы. Больной спросил:

— Уже осень?

— Конечно, осень, — ответил Мохаммад-Хасан. — Разийе и Марзийе весь дом хризантемами уставили.

Мохаммад-Хосейн повернулся к санитарам:

— Вы тоже как следует потрудились. Господь вас не забудет.

Санитары молча усмехнулись. Из-за сосен и хризантем выкатил старый черный «шевроле» и подъехал прямо к ступенькам. Мохаммад-Хасан и Мохаммад-Хосейн направились к машине. Санитары подхватили больного под мышки.

— Будьте добры, поосторожней, — попросил Мохаммад-Хасан.

— Смотрите,