Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Суоми в огне читать книгу онлайн
«Суоми в огне» — широкое историческое повествование о судьбах революции и гражданской войны в Финляндии, об огромном революционизирующем влиянии Великого Октября.
— Знакомый типчик, теперь припоминаю.
А пастор все твердит свое, про блаженство на небесах и про земные муки... Он утешает их тем, что всем суждено когда-то предстать перед судом всевышнего, чтобы ответить за все свои прегрешения. Он призывает не гневить бога и покорными, умиротворенными прийти к Христу на последний страшный суд...
— Ну и дураки же мы были, что не расквитались тогда с этим гадом, — проклинает себя Кярияйнен. — Надо было прошить и этого, как оказал бы Аукусти...
— Ты прав, но после драки кулаками не машут... Или не чуешь, что мы уже почти в преисподней? — ответил Аки на брань друга. — И ты смотри, Эйкка, не забудь вытереть ноги, а то я слышал, там чистые половики... А как ты думаешь, прилично ли мне идти туда босиком, сверкая кальсонами?.. Знаешь, ночью попался мне один бедняк, подарил я ему сапоги. Пусть носит, на хрена мне они теперь...
Солдаты слышат этот насмешливый разговор под елями.
— Пуникки проводят последнее собрание, хи-хи...
— А мы скоро начтем из ружей единогласное голосование, — хихикнул на это тот самый мужичок, хозяин Саккола.
Пастор наконец закончил молитву и обратился к осужденным с вопросом, есть ли у них какие-нибудь посмертные пожелания или просьбы, которые он мог бы выполнить.
— Да, у меня есть просьба... вернее, вопрос.
— Говори, брат мой, я тебя слушаю.
Эти слова произнесены пастором с благоговением, почти дружески.
— Только учти, мы с тобой никакие не братья. Все мои родные были честными людьми... — ответил Фингерус, стараясь говорить сладким, блаженным голосом.
— Хм... Так что за просьба?
Пастор вопросительно обводит осужденных взглядом и вдруг замечает среди них того самого парня, которому он уже однажды помог спастись от смерти. В голову ударяет мысль, что провидение снова ниспослало ему испытание, столкнув его опять с этим парнем.
— Я вот о чем хотел спросить... Не может ли господин пастор сказать, сколько хлеба нынче выдают на душу на небесах?
— Ч-что? — поперхнулся пастор.
— Я все боюсь, хватит ли нам хлеба на день... Может, бог вам что-нибудь сообщал?
Лицо Эйкки расплывается в презрительной усмешке, когда он видит, как огорошен пастор, бросающий беспомощные взгляды на егеря. Пастору не по себе, он потрясен. А Аки Фингерус поворачивается к своему закадычному другу, знакомое и дорогое лицо которого он видит сейчас в последний раз.
— Хотя зачем я об этом спрашиваю... Я скоро и сам все узнаю, лучше этого попа... Может, еще и ему весточку подам.
— Помилуй, господи, эти отвернувшиеся от тебя души, — шепчет с трудом пастор. — Каяться вы должны, думая о делах своих... в этот последний час... Бог милостив.
— Не пора ли кончать! — взорвался Энгстрем. — Они же просто издеваются.
Старина из Сёркки стоит молча, крепко прижимая к себе Тойво. Так парень чувствует себя увереннее, он сейчас ничего не слышит, а только смотрит вперед и видит перед собой солдат с винтовками в руках.
Пастор подходит к егерю и бессильно разводит руками. Но вдруг он словно вспоминает о чем-то и оборачивается к осужденным, будто ищет среди них кого-то.
В этот момент к Энгстрему приближается хозяин усадьбы и говорит, что он не разрешает закапывать этих пуникки здесь, возле своего хлева. «Стрелять можете, а трупы несите, куда хотите».
— Ладно, ладно, — отмахивается егерь. — Во всяком случае здесь мы их расстреляем, — и он поднимает руку.
Четверо спокойно стоят у каменной стены сарая, глядя, как поднимаются против них нацеленные черные дула. У кого-то оружие дрожит в руках. Бертель замечает это.
Тойво взглянул еще раз на Старину, и тот ободряюще кивнул ему: мол, ничего хуже смерти не бывает. Даже в этот последний момент Тойво полон теплой благодарности к этому человеку.
Шесть винтовок выжидающе нацелены на красногвардейцев. Короткий взмах и...
Раздалось только четыре выстрела. Обещанное «единогласное голосование» оказалось не таким уж единогласным.
— Эй, кто там трусит? — с яростью выкрикнул Энгстрем в сторону солдат.
Фингерус тяжело рухнул на землю. Он повалился как-то странно вперед, плашмя, прямо перед Тойво. Аки сделал еще усилие, пытаясь подняться, но не смог и ничком вытянулся на земле... Сознания уже не было, была только острая боль в голове. Аки еще хватал ртом воздух, а потом вдруг сжал зубы, как при сильной боли... Что-то тяжелое навалилось на него и придавило к земле... Наступило забытье... И только на какой-то миг в мозгу еще мелькнуло подобие мысли — все хорошо... спать... спать...
Тойво увидел, как рубашка Аки заалела, окрашиваясь кровью. Он смотрел на нее е ужасом, широко раскрыв глаза и чувствуя, как его невольно охватывает неописуемый страх, какого ан еще никогда не испытывал. В этот момент Тойво почувствовал на своем плече твердую руку и услыхал рядом с собой громкий, настойчивый голос Старины из Сёркки:
— Пощадите парня. Он несовершеннолетний.
Рявкнул новый залп, и Старина мягко опустился на землю, словно устал и просто прилег отдохнуть. Рука его сползла с плеча Тойво, погладив последний раз, уже бессознательно, мальчишескую тощую спину. Так на рассвете, под елями, оборвалась жизнь Кости Контулайнена, которого все знали просто по прозвищу Старина из Сёркки.
Тойво стоял один, уставившись на черные дула. Он не мог унять охватившую его дрожь, глядя, как винтовки опустились до нового взмаха руки. Тойво даже не заметил, что среди белых возник какой-то спор, как и не заметил, когда же упал Эйкка Кярияйнен... Он только видел его сейчас безжизненно распластанным на земле, с открытым ртом и раскинутыми в сторону руками... Перешагнув через чьи-то ноги, парень сделал несколько шагов навстречу стрелявшим и проговорил сквозь слезы:
— Погодите, придет еще и вам время... Настанет и ваша очередь... встать под эти ели...
Пастор и офицер-егерь сердито спорили между собой.
— Нельзя же детей... Они невинны перед господом, — доказывал пастор.
Он должен еще раз спасти жизнь этому парню. Должен же он быть последовательным в своих деяниях... И еще в нем говорил какой-то суеверный страх: провидение никогда не простит ему этой жертвы.
Энгстрем буквально задыхался от злобы. Болея за свое добро, глупые хозяйчики жалеют своих батраков, всячески стараясь их выгородить и спасти от
