Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

еще тогда, в Наантали, что немцы нужны нам только как военная сила, не больше. Помнишь? У них из-за этого уже теперь разногласия. Или ты думаешь, что Маннергейму приятно кланяться и шаркать ножкой перед всеми этими немецкими генералами? Ведь он же долгие годы воевал против них. А теперь им приходится брататься, да еще говорить друг другу любезности. Но самое неприятное для Маннергейма — необходимость слушаться немцев. Поговаривают, что он хочет двинуться на Питер и снова посадить на русский престол царя.

При этом Кухмо все время поглядывал в сторону Маннергейма, сдержанно и чинно стоявшего в окружении сенаторов.

— Ну-у, неужели они такое задумывают, — усомнился Арениус.

Он был раздражен. Столичная знать празднует в Хельсинки победу, приглашает победителей к себе домой на вечер. Здесь все хорошо осведомлены о делах, все видят и знают, а они там в Турку... И потом еще неприятности из-за Армаса и Алмы-Софии.

Вечером у Аллана собралось большое и пестрое общество. Дочери его так и увивались вокруг молодых немецких офицеров. В их компании веселился и финский егерь. Это был Бертель Энгстрем.

— Ай-ай, как господин Энгстрем возмужал с нашей последней встречи, — супруга Аллана восхищалась Бертелем, а он старался делать вид, что смущен такими громкими похвалами. Но в душе Энгстрем был польщен и очень доволен. — Ведь с тех пор скоро три года, как Бертель в последний раз был у нас. Так, кажется?..

— Да, верно. Я был у вас в пасху в пятнадцатом году. Незадолго до отъезда в Германию.

— Ну, а теперь веселитесь и отдыхайте. Устали небось за эти годы... Боже, сколько трудностей было. Потом еще эти кошмарные бои... — радушная хозяйка щебетала без умолку, занимая гостей.

В последнее время мужчины заметно подтянулись, подражая военным. Военная форма входила в моду, а отставать от моды никому не хотелось. Гражданское и военное переплеталось в мужской одежде самым удивительным образом. Каждый стремился надеть на себя хоть что-нибудь военное... И вот из шкафов и сундуков стали извлекаться на свет старые костюмы, хоть чем-то, хоть строгостью линий напоминавшие военную форму. В толпе замелькали старые мундиры и офицерские фуражки, жокейские костюмы и начищенные до блеска высокие хромовые сапоги. На лацканах и в петлицах запестрели ленточки, медали и значки — символы былых боевых заслуг.

Мужское общество, представленное сегодня у Аллана, было заметно отмечено печатью моды. Никто не забывал напомнить о том, что лично он сделал для победы, чем помогал белым в дни красного мятежа... Каждый старался продемонстрировать свои заслуги... «Теперь, слава богу, настал конец красному кошмару. Лучшие сыны Финляндии и германские штыки покончили с красной заразой. Выпьем за это, друзья!» — провозгласил кто-то первый тост.

Когда Армас поздно вечером появился у Аллана, веселье уже угасало. При первом же взгляде на сына Арениус рассердился на него. Они не виделись несколько лет, и отец был сейчас жестоко обманут в своих ожиданиях. Он надеялся увидеть сына бравым солдатом и таким же верным защитником отечества, как Бертель, которым Арениус сегодня откровенно любовался, подумывая уже не раз о том, что это была бы отличная партия для Алмы-Софии... Но... Думать о дочери Арениусу сегодня не хотелось. А теперь еще Армас заявился в гости в гражданском костюме, с кислым видом. Правда, он сильно изменился, загорел и возмужал, но был молчалив, сдержан и казался усталым, безразличным ко всему.

— Почему ты снял военную форму? — Этот вопрос отца был одним из первых.

— Война окончилась.

— Ну и что же?

— Я больше не хочу... Сыт по горло.

Они вышли в переднюю. Там висели на вешалке офицерские шинели, а на туалетном столике поблескивали стальные немецкие каски. Они почему-то напоминали Армасу филина в глухом лесу.

— Этих бунтарей пора поставить на место, — доказывал Арениус сыну, стараясь говорить потише, чтобы никто не слышал, как они переругиваются. Отца злило, что приходится втолковывать сыну такие простые и ясные вещи.

— А я не хочу в этом участвовать... Не хочу убивать рабочих, — упрямо твердил Армас.

— Их надо давить сейчас, как крыс... Или они перегрызут нам глотку...

— Я не желаю слышать ничего подобного, — раздраженно ответил Армас и прошел мимо отца в комнату. В голосе и в самом тоне сына было что-то независимое, дерзкое, к чему отец не привык и чего он раньше в Армасе не замечал.

«Вот как!..» — возмущался Арениус-старший, оставшись один в передней. Немецкие каски навязчиво и раздражающе лезли в глаза. «И Алма-София туда же, бог знает где болтается...»

Мужчины — все Солидные, деловые люди — сидели в комнате за грогом. Армас стоял в сторонке, слушая разговор. Он явно сторонился отца и избегал Бертеля, пытавшегося уже который раз завести разговор об Алме-Софии.

Кухмо пространно излагал сложившуюся в стране обстановку, а журналист Тимо Уусмаа то и дело возражал ему короткими, точными замечаниями.

— Взять хотя бы этот парад победы... Наши были только кулисами, а немцы хозяевами положения. Теперь они у нас везде верховодят.

— Ну-у, это не совсем так, — вступил в спор Аллан Арениус. — В военных делах они, конечно, облечены властью, но больше ни в чем.

— Во всем, — решительно вставил Тимо Уусмаа.

Армасу нравилась настойчивость, с какой Тимо Уусмаа отстаивал свою точку зрения.

— Цели германцев нам всем ясны. Надо быть дураком, чтобы этого не понять, — заметил Арениус. — Но другое дело, на что у них хватит сил.

— А как вам нравится эта затея с императором, — язвительно сказал профессор Лайтакари. — Тоже мне шедевр. Не успели избавиться от русского царя, как спешим приобрести прусского наместника…

— Тогда прощай наша независимость.

— Ну и пусть, жалко, что ли, — усмехнулся Кухмо. — Или вы всерьез думаете, что нам до зарезу нужна независимость? К чему она такой маленькой стране? Лучше надежно стоять за чьей-то широкой спиной, чем тростинкой гнуться между сильными мира сего... Так-то.

Кухмо заложил ногу за ногу и обхватил колено руками, так что оно почти касалось его подбородка.

— Все кипит и бурлит. В любой момент может подняться новая буря. На этот случай нужен надежный парус, чтобы выстоять... Вы помните, наверно, что писал Рантамала во время восстания?

— Да, да... У них там в редакции «Тюёмиес» двое писали чертовски здорово, — заметил Арениус-отец. — Этот Рантамала и еще одна баба, ну как ее, Майю Лассила.

Армас