Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

Краска невольно бросилась в голову девушки; она начинала понимать, чему обязана была визитом этого любезного ее гостя. Но гордость не изменила ей в эту минуту.

– Об этом последнем обстоятельстве я не знала, – проговорила она с полным хладнокровием, – но я видела его недели две назад, и он говорил мне, что собирается ехать в Лондон.

Анисьев быстрым движением тела закинул глаза за спину и, уверившись, что дверь в переднюю заперта, так же быстро наклонился с места к княжне:

– И пред этим отъездом своим передал вам ящик с бумагами? – проговорил он шепотом.

– Что это за вопрос?

И глаза ее засверкали искрами.

Он помолчал, не отрывая от нее взгляда, и промолвил затем участливым, чуть не нежным голосом.

– Извините меня, княжна, но с вашей стороны было довольно неосторожно принять эти бумаги.

Она поняла, что факт был ему самым положительным образом известен, что она напрасно стала бы отрицать его… Да она и не сумела бы, – она еще ни разу в жизни не солгала, – она бы только «спуталась». Нет, «так лучше, пусть знает»! Она на этой почве может вернее оставаться сама собою…

– Это уже мое дело и никого другого не касается! – громко сказала она.

– К сожалению, нет, – возразил он, пуская теперь в ход свою многозначительную улыбку, – господин Овцын бежал за границу, очевидно, с преступной целью. Правительству известны его антецеденты… необходимо выяснить теперь его дальнейшие намерения. Бумаги, которые он оставил у вас, представляются таким образом крайне важными…

Она молчала.

Он опять наклонился к ней, заговорил мягким, словно убаюкивающим шепотом:

– Княжна, умоляю вас выслушать меня с полным доверием к моей искренности! Вести с вами речь о таком… щекотливом обстоятельстве нисколько, как вы должны знать, не входит в предел моих обязанностей. Если я согласился принять на себя это совершенно… экстраординарное поручение, то это, поверьте, единственно с целью отстранить от вас… те неприятности, которые могли бы возникнуть, если бы… это пошло другим путем… Никто, конечно, и не думает заподозривать вас в каких-либо… сочувственных, – подчеркнул он, – сношениях с нашими эмигрантами и их здешними единомышленниками и корреспондентами… Я уверен даже, что, согласившись по незнанию… или великодушию, принять от господина Овцына бумаги его на сохранение, вы не полюбопытствовали и взглянуть на них…

– Конечно, нет! – так и вырвалось у Киры; она опять вся покраснела от мысли, что кто-нибудь мог заподозрить ее в нескромном любопытстве.

Анисьев отвечал на это полупоклоном, как бы говоря: «Вы видите, что я ни единой минуты в этом и не сомневался», – и продолжал:

– Но, повторяю, если б это пошло иным путем, вас должны были бы попросить тогда… по правилам, – промолвил он как бы несколько уже пренебрежительно, – отвечать на известные… официальные вопросы, что уже одно могло бы оскорбить вас, и не могло бы быть притом сделано иначе, как уже с ведома хозяев этого дома… A этого, считаю долгом предуведомить вас… для вашего успокоения, – добавил он, вскинув пристально еще раз глаза на девушку, – прежде всего желали бы избегнуть…

– A как же, думаете вы, можно было бы избегнуть этого теперь? – свысока и нехотя ответила она на это.

– О, ничего нет легче! – засмеялся он самым уже успокоительным образом. – Разговор наш так и останется частным разговором… вы передадите мне эти бумаги…

– Никогда! – вскликнула она, прерывая его негодующим взрывом, с широко раздувшимися ноздрями, со внезапным пламенем в глазах.

Он как бы уныло опустил голову и вздохнул.

– Мне известно, что вы очень умны, княжна, – начал он, довольно долго помолчав пред тем, – и мне трудно понять поэтому, как вы решаетесь… усложнять ваше положение из-за человека, который, во-первых, теперь вне власти Русского правительства и поэтому вне всякой опасности кары или даже задержания; а, во-вторых, который, как сами должны вы видеть, настолько же не деликатен, насколько и легкомыслен, так как, решившись навязать вам роль какой-то будто сообщницы его, не умел даже сохранить концы настолько, чтобы сношения его с вами и факт переданных вам бумаг остались неизвестными.

Кира нервно мотнула головой:

– Какое мне до него дело! – презрительно уронила она… и иронически усмехнулась чрез миг. – Но вы, кажется, не совсем логичны, граф?

– Почему вы думаете? – спросил он с некоторым изумлением.

– Судя по тому, как либерально говорили вы в начале разговора, я никак, согласитесь, не могла ожидать, что он должен будет кончиться этим.

Анисев нисколько не смушался этим аргументом ad hominem7. Он многозначительно потянул свой прекрасный ус, который носил теперь не по-прежнему, крючком вверх, a вытянутым в струну à la Napoléon III, – на которого, как известно, вслед за Парижским миром пошла большая мода в Петербурге, – и возразил, тонко ухмыляясь:

– Мне кажется, напротив, княжна, что одно совершенно логично истекает из другого. 8-Oui, je suis complètement libéral dans mes opinions: мы должны быть Европа, и пройти, чрез что она прошла. Я знаю, что ни одно государство не может обойтись без революции и что она у нас впереди; знаю, что все наше старое здание прогнило до костей и что его надо перестроить сверху донизу… Но дерево, у которого внутри уже ничего нет, часто еще держится корой, княжна (на лице изящного генерала невольно сказалось удовольствие, причиняемое ему таким удачным сравнением), и его до поры до времени не следует валить. C’est notre cas, princesse: – Россия тоже держится корой. Наш народ, le bas peuple, был до сих пор бессловесное животное, «быдло», как называют его поляки-помещики, соседи мои по Могилевской губернии. Получив свободу, он очень скоро поймет и потребует себе дальнейших прав, il demandera ses droits dé citoyen… Тогда, я не спорю, идеи Герцена и наших передовых людей будут иметь свою настоящую raison d’être и возможность быть примененными к делу. A до тех пор ne touchez pas à la hache, не трогайте топора! Потому что все хорошо в свое время, a иначе можно только компрометировать самое дело прогресса… Вот почему, княжна, – уже с торжествующим выражением во всех чертах заключил он, – я положительно порицаю, порицаю в интересах их же идей, те нетерпеливые умы, которые, как господин Овцын и ему подобные, торопятся будущею революцией и думают теперь же в одиночку, не подготовив достаточно сил и средств, свалить это гнилое внутри, но еще крепкое корой дерево… A пока оно еще стоит, ему, vous comprenez, princesse-8, нельзя запретить защищаться!..

Он, словно сожалея об этом последнем обстоятельстве, приподнял плечи