Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– Заключениями своими жопу себе подтирать будешь! Мне позвонил человек, да, поважнее тебя, не перебивай, сука! За тобой в Москве уже послужной список, уголовное дело открыто! Ты приплачивал экспертам, таможне, всем, чтобы твое поддельное говно выдавали за подлинники! К твоему сведению, фаянсовая подделка твоя уже полетела в голову сестричке! – Казалось, динамик мобильного раскалился.

– Игорь, извините, послушайте, кто вам это сказал, это неправда, это клевета! – Джинггуо силился придумать какие-то контраргументы, но от паники в голове звучал лишь шум.

– Виктор Шестерин, знаешь такого? Член правления ассоциации антикваров или что-то такое, я в интернете проверил, человек уважаемый!

– Игорь, нет, дайте мне хоть слово вста… – дыхание Джинггуо сбилось.

– Сначала я сестру твою прикончу, а потом за тебя возьмусь, я тебя из-под земли достану!

На том конце раздался треск, потом короткие злые гудки. Джинггуо стоял посреди комнаты, все еще прижимая мобильный к уху, ощущая, как пальцы Маши тисками сдавливают его плечо.

– Что там? Что с Мартой? – требовала объяснений она.

– Он разбил подлинник династии Цин. – Только и смог выдавить Джинггуо.

Предметы в комнате словно дрожали. Бокалы на столе отбрасывали зеленоватые тревожные тени на стены, дымились бычки в пепельнице, сквозь лиричный проигрыш одной из песен Джо Дассена было отчетливо слышно, как капает кран на кухне. Щелкнула газовая колонка. Он ее убьет. Он сейчас действительно ее убьет.

– Марта в беде, да?! – Маша уже кричала, трясла Джинггуо, требуя ответа.

– Да. Я не знаю, где они живут.

– Я знаю. Это недалеко.

Маша уже бежала в прихожую, за ней Гаспар, набрасывая на ходу безразмерную кожанку. Андре, спотыкаясь и чертыхаясь, догонял. Опомнившись, Сяо Юй ринулся следом к распахнувшейся входной двери.

30 (Маша)

Маше даже не пришло в голову вызвать лифт. Было немыслимо простоять на месте пусть и всего каких-то несколько секунд, ожидая, пока железная кабина со скрипом доползет до четвертого этажа. Она перелетала через ступени – одну, две, три разом, точно пытаясь оторваться от погони. Следом действительно кто-то бежал, но в тот момент было совершенно все равно, кто именно. Сколько может тянуться эта чертова лестница в преисподнюю, откуда в ней столько пролетов?! Да потому что во Франции есть нулевой этаж, тут четвертый – это фактически пятый. А вот на каком Марта этаже?

Внизу просторный зеркальный холл, фикусы в кадках. Завидев выход, Маша оступается, летит носом вперед. Момент почти невесомости – но вот кто-то крепко подхватывает под руку. Оборачивается. Полукитаец Джинггуо. Он кажется чужим, незнакомым, словно сошедшим с экрана телевизора, выдуманным. Совершенно посторонний человек. В отражении больших зеркал спрыгивают с последних ступеней, хватаясь за перила, Гаспар и Андре. Их лица искажены – ужасом, непониманием?

Маша вырывается из рук не давшего ей упасть Джинггуо. Оказавшись на улице, вдруг начинает задыхаться, будто выпала из самолета на высоте четырех тысяч метров. Но это всего лишь улица. Срочно сообразить, в какую сторону бежать. Думай, думай! Маша бормочет, точно заклинание: сто один, проспект Раймона Пуанкаре, сто один, проспект Раймона Пуанкаре… И почему она накануне поддалась Гаспару, не пошла искать Марту сразу же после прилета? А теперь, что будет теперь? Маша же изучала карту района, расположение улиц, углы и линии, ведущие к Марте… В сторону Триумфальной арки. Маша злится на мостовую, за то, что она такая жесткая, тяжелая, лежит неподвижно, а не катится под ногами, как дорожка в аэропорту, помогая приблизить нужный поворот. Пересекает аллею с голыми деревьями, тянущими черные скрюченные ветви к небу. Поближе к проезжей части.

– Может, прямо, прямо сейчас полицию вызовем? – кричит в спину Гаспар.

Даже если бы Маша хотела это сделать, не смогла бы. Она огибает плетущихся навстречу прохожих, старушек и стариков с собачками, или это они отлетают от нее в разные стороны? Какая разница.

– Excusez-moi, excusez-moi, – бормочет бегущий рядом Джинггуо, отбрасывая со лба густую черную челку.

Несмотря на холод, по спине ползет пот. Капли на щеках жгут кожу, будто кислота. Что это, слезы? Вдалеке подсвеченная желтыми огнями Триумфальная арка, которую Маша пытается держать взглядом как ориентир, начинает плыть, искажаться. Теперь уже это вовсе не арка, а «Бастилия» на улице Ленина в городе Б, жуткий долгострой, ныне – общественно-культурный центр.

– А как, как мы попадем в квар-тиру? Не выламывать же дверь? А в подъезд мы как про-о-никнем?

Зачем за нами увязался увалень Андре? В ушах Маши свистит ветер. Нужно бежать еще быстрее. Неожиданно ей кажется, что поворот на Пуанкаре остался позади. Ужас бездной разрастается под ребрами, горло словно порвано, заполняется кровью. Маша озирается, кашляет. Слева – темная улица с высокими тополями, оттуда доносится китайская речь. Мерещится – сверни туда, и окажешься в городе Б. «Город родной, весь в тополях, ты на Амуре стоишь… На берегу этой реки первую школу храни-и-ишь. Это любимый наш дом, в нем подружились навек с тобой!»

Длинные гудки.

– Messagerie Orange, bonjour. La personne que vous essayez de joindre n'est pas disponible… Veuillez laisser votre message après le bip…

Протяжный, противный сигнал автоответчика «Би-и-ип!» заставляет очнуться. Джинггуо пытается дозвониться до Марты, поставил телефон на громкую. Они уже на нужном перекрестке – надо перебежать дорогу направо. Все тяжело дышат. Светофор мигает зеленым. Маша бросается по переходу, наступая только на белые полосы зебры, будто это какая-то игра, будто под разметкой пропасть, бурлящая река с крокодилами. Сзади кто-то давит на клаксон, Андре изрыгает ругательство, какое от него нельзя было ожидать…

Еще одна аллея, еще один светофор, уже красный, но плевать, в этот момент Маша бессмертная, сделана из железа и бросится под машину, если нужно… Прочь с дороги все! Из-за угла по улице Ластери выползает, потряхивая громоздким брюхом и будто переваливаясь с колеса на колесо, мусоровоз. Перекрывает путь. Хочется швырнуть чем-то тяжелым в кабину водителя, лишь бы тот убирался поскорее. Пахнет чем-то тухлым и одновременно сладким: цветами или парфюмом…

Наконец грузовик трогается с места, испражняясь густым вонючим дымом из выхлопной трубы. Маша жмурится, набирает в легкие побольше воздуха, в один прыжок оказывается у сто первого дома. И видит ее.

Первое, что Маша испытывает в тот момент, – чистое счастье. Она видит свою Марту. Она нашла ее. Вот оно – самое важное, что должно было произойти, о чем она знала с самого утра. На балконе четвертого этажа, то есть французского третьего, Марту душит мужчина со вздувшимся, словно рыба-шар, лицом. Марта машет правой рукой, в которой зажат какой-то блестящий острый предмет. Она пытается попасть предметом мужчине в глаз, но тот уворачивается. Маша еще несколько мгновений ничего не осознает, только чувствует, как от вида Марты по телу разливается сладким медом блаженство. Марта перевешивается через балконные перила, прогибается, точно гимнастка. Мазнул в свете фонарей медный локон. Вырывается. Наконец блаженное оцепенение отпускает, и Маша кричит, кричит что есть мочи, и изодранное бегом горло рвется вконец, и вопль быстро переходит в беспомощное сипение.

В паре метров, прямо под балконом, стоит седобородый старик в котелке. Он расставляет руки, пытается поймать Марту. Неожиданно Маша видит его на площадке перед гимназией в городе Б. Линейка в честь первого сентября. Маша отдала Марте заколку-цветок. Это Светка должна была сорваться с плеча одиннадцатиклассника, но вниз с балкона четвертого этажа сто первого дома на проспекте Раймона Пуанкаре летит Марта. Седобородый старик все тянет руки, пытается поймать, но Марта просачивается насквозь.

По воспоминаниям, Марта упала на мостовую совершенно беззвучно. Это противоречит законам природы, но совершенно не удивляет. Марта была сгустком чистой энергии. Если верить школьным урокам физики, существует закон какого-то сохранения… В чем он там заключается, неважно, просто Марта, такой родной человек, не могла умереть. Энергетическое поле