Браконьеры, Чары зеленого мира - Самукава Котаро

Барс направился к подветренной стороне льдины, выбрал там удобное место и растянул белую палатку. В этом временном убежище он стал терпеливо ждать появления медведей.

Палатка хорошо защищала от ветра, и Барс почувствовал, что эскимосская шапка начинает ему мешать. Он попробовал снять ее. Приятный холодок коснулся нагретой головы, но тотчас же превратился в режущий холод. Барс поспешил снова нахлобучить шапку на голову.

Время до полудня протекло однообразно. На льдину поднимались одни лишь вонючие тюлени. Через вырез в плитке Барс время от времени оглядывал окрестности. Перед глазами расстилалось подавляющее плоское и пустынное море, от него веяло холодной опустошенностью, за которую невозможно было уцепиться. Впечатление усугублялось еще писком морских птиц и резким металлическим криком тюленей. Привыкший к пустынности гори леска, Барс примирился с мыслью, что ему придется много часов провести в этой обстановке. Он решил терпеливо ждать, пока глаз не привыкнет к незнакомому пейзажу, где так легко было затеряться человеку. Однообразие и пустынная тишина, способные довести иного до сумасшествия, нисколько не тяготили Барса. Ему и прежде не раз приходилось сиживать по неделе и больше в лесных избушках, куда загоняли его затяжной дождь. Здесь он обычно заваливался спать и спал мертвецким сном, как медведь во время зимней спячки, лишь бы только ни о чем не думать. Это был единственный способ предохранить себя от помешательства. Не всякому он был доступен.

Для Барса же такое времяпровождение не представляло ничего трудного. Он мог просиживать по нескольку часов на одном месте, совершенно не тяготясь этим. Другое дело его сотоварищи. Были среди них несчастливцы, которым за несколько дней не удавалось убить ни одного белого медведя, такие возвращались вечером на шхуну совершенно развинченными и отупевшими. Про них говорили: «отравился соленым воздухом». На самом же деле это было страшное нервное истощение от жуткого однообразия природы. Ах, эта безграничная морская даль! Даже Барс, и тот не знал, что с ней делать. Особенно жутко становилось к вечеру, когда пейзаж менялся до неузнаваемости.

С наветренной стороны вдруг появился на поверхности воды гладкий осколок. Потом он превратился в белого медведя. Медведь взобрался на льдину и отряхнулся от воды, разбрасывая брызги во все стороны. В его фигуре было столько красоты и грации, что как-то странно было видеть его на общем фоне природы. В тонком, мокром от воды туловище зверя было что-то обольстительное, а от его густого белоснежного меха веяло царственной роскошью, недоступной самой прекрасной женщине.

Медведь держал во рту большую рыбу, тускло отливавшую серебром. Ничего не подозревая, он спокойно приближался к палатке. Вот он выбрал место поудобнее, положил рыбу на лед и придавил ее передними лапами: он готовился полакомиться. Но ему не удалось исполнить свое намерение. «Бах!» – прогремел в это время выстрел из ружья Барса. Медведь вздрогнул всем туловищем. Он немного приподнял голову, чтобы взглянуть на ненавистного врага, но было поздно: тело его уже мягко и грузно растянулось на льду. Он даже не успел ни разу рявкнуть.

Барс выдохнул из груди воздух и подошел к медведю. Он сменил свои рукавицы на рабочие и принялся проворно снимать шкуру с убитого зверя. Тело было еще теплое. Когда Барс отделял шкуру на левой задней лапе, нож скользнул в его руке и глубоко вошел в желтый слой сала. Слой оказался очень толстым и такого изумительного цвета, что трудно было поверить, будто это сало животного.

Барс на минуту оторвался от работы и принялся внимательно исследовать жировой пласт, понемногу вскрывая его своим ножом. Так поступал Барс и с соболями, и с дикими кошками, тщательно исследуя строение их тела, пока не осваивался с ним до последнего ребра.

Под слоем сала нож задел кровеносные сосуды, брызнула еще не застывшая кровь и обагрила белоснежный мех.

– Что за медведи в этих краях прямо девы райские, а не медведи, – пробормотал Барс, любуясь своей добычей.

Потом он попробовал вскрыть желудок зверя. В нем он нашел морскую траву, мелких рыбешек и песок все это перемешалось в клейкую массу и покрывало стенки желудка. Барс нашел в этой каше еще не переварившийся кусок рыбьей головы какой-то странной, невиданной формы. Барс извлек остатки рыб отнести их на шхуну и расспросить о них у Арнольда. Для Барса важно было знать, каких пород рыба водится в этих краях, что добывают себе в пищу белые медведи, в какие часы они едят, – таким путем он ближе знакомился с их повадками.

Вдали послышался слабый шум мотора. Не отрывая глаз от рыбьих останков, Барс лениво поднял одной рукой красный флаг и помахал им в воздухе.

На шхуне он увидел всех охотников, за исключением Осьминога. Начиная с Молнии, все вернулись с добычей. В каюте царило оживление: удача начала сопутствовать с первого же дня, все шло как нельзя лучше. На ужин было выдано по чарке рома, который окончательно растопил сердца охотников.

Когда они, возбужденные легким хмелем, шумно возвращались из столовой к себе в каюту, к ним подошел сзади Арнольд в сопровождении Франка и матросов. Помогая себе жестикуляцией, Арнольд поздравил охотников с добычей первого дня и сказал что-то лестное для них. Охотники смотрели, как он силился выговаривать слова, а сами думали о том, что, отдавшись настроению приятного удовлетворения, они совсем забыли про Осьминога.

Осьминогу не повезло: его доставили на шхуну с изувеченной левой ногой, и теперь он лежал в амбулатории и тяжко стонал. Охотникам сказали, что он поскользнулся, но они знали, что это не так. Осьминог промахнулся, когда стрелял в медведя. Прекрасный зверь, приведенный в ярость, загнал Осьминога на край льдины. Только тревога перед неизвестными силами врага помешала ему прикончить охотника: зверь ударил его лапой по левой ноге и бросился в воду; через мгновение фигура его уже скрылась в синей глубине.

Осьминог с большим усилием водрузил рядом с собой красный флаг и, держась рукой за древко, упал без сознания. Матросы доставили его в амбулаторию. Арнольд понимал кое-что в медицине.

– Ничего, поправится, но рана тяжелая, сказал он, торопливо чиркая спичку мокрой от сулемового раствора рукой.

Осьминог лежал в бреду. Что-то гораздо более сильное, чем телесная рана, угнетало его сознание. Перед глазами все время вставала и дразнила яркая, жгучая сцена: враг стремительным прыжком кидается в море и уходит в глубину, а он кричит: «Скорей, скорей, еще не поздно». Это