Браконьеры, Чары зеленого мира - Самукава Котаро

Пусть будет холоден муж, не удостаивающий ее ни словом ласки. Когда человек столкнется лицом к лицу с неумолимой действительностью, то, как ни искусна прикрывающая ее оболочка, останется, в конце концов, только она эта не знающая компромиссов действительность. И лишь когда все на пути преодолено, когда дорога дошла до самого конца, здесь в первый раз становится возможным настоящее, не знающее недоверия рукопожатие.

О-Сэки шаталась от изнеможения и все-таки тащила онемевшие ноги, едва поспевая за мужем. Какое-то светлое настроение спускалось ей в душу. Упрямство и ненависть бесследно улетучились. Она шла и шла вперед, словно говоря себе: «Не смей споткнуться, не то сама откажешься от права на любовь».

Мрачная, унылая дорога кончилась. Путники дошли до середины пика. Ни скал, ни поваленных деревьев больше не было. Дальше поднимался ровный склон, покрытый потемневшей сухой хвоей.

Под ногами слышался ее приятный шелест. Над покрытой зеленым мхом землей плавал острый и томительный аромат сосновых игл. На лес спускались сумерки. Мертвая тишина, в которой чудилось присутствие горных духов, отовсюду надвигалась на путников. Они пробовали прислушиваться. Временами эта тишина, казалось, сменяется чудовищным грохотом, от которого глохло в ушах. Изредка доносился фантастический крик совы, и тогда О-Сэки чудилось, что она попала в какой-то иной мир, родственный безмолвию ее мужа.

Сизо сложил из сосновых ветвей шалаш и развел передним костер. Поджаривая насаженные на ветку куски рисового теста, он спросил глухим, проникновенным голосом: – Что, тяжело, небось, пришлось? Молодец, не отстала все-таки.

И когда жена ответила со вздохом:

– За всю-то жизнь впервые так досталось.

Сэнзо, прищелкнув языком произнес:

– А как подумаешь, что после этаких трудов получишь там каких-нибудь две три иены за горшок, аж злость возьмет. Хочешь, не хочешь, за каждую веточку торговаться приходится.

И странная вещь эти слова мужа больше не звучали для О-Сэки голосом сребролюбца. Теперь ей стало понятно, что муж скуп только там, где дело касается излишества.

На следующее утро оба поднялись еще до зари. Они потянули глубоко в себя свежий утренний воздух и почувствовали, как от усталости заныли все суставы в теле. Сэнзо сделал кислое лицо. О-Сэки осторожно выпрямила ноги и руки, словно снятые в один комок. Но, когда началось восхождение, удивительное светлое настроение снова стало шириться, наполняя все уголки души. И в этом повинно было не одно лишь холодное небо, начинавшее светлеть на востоке. О-Сэки шла, весело смеясь тому, как с ближайшего дерева вдруг шарахался потревоженный тетерев, либо шутливо пугая белок, озабоченно шмыгавших по ветвям, словно в поисках потерянного.

Супруги без большого труда одолели последнюю часть пути. Единственным препятствием были перелески из стелющихся по земле полярных сосен, напоминавшие поверхность волнующегося моря. Путников бросало из стороны в сторону, когда они искали выход из этих непролазных волн хвои.

Вершина пика была сложена из скал и гальки. Все здесь выглядело дико, все было величественно и грандиозно. За нависшей стеной зиял резкий провал в мир, расстилавшийся под ногами в утреннем тумане. Сквозь прорывы показывались и снова скрывались зеленые оазисы такой изумительной красоты, что сердце переполнялось дрожащей радостью.

В расселинах скал и в промежутках между россыпями гальки ютились семьи карликовых растений, стлавшихся по земле мягкими коврами. Они были усыпаны миловидными цветами яркой голубой либо темно-малиновой окраски.

Сэнзо долгое время стоял, глубоко вдыхая воздух. На его лице было написано странное выражение. О-Сэки казалось, что муж отряхает с себя прах суетного мира. Закончив глубокие вдыхания, Сэнзо присел на корточки перед одной семьей растений, извлек из походной сумки ножницы и металлическую лопаточку и весело принялся рыть землю. Из стлавшихся по земле листьев торчал кверху тонкий ствол, покрытый целомудренно-белыми цветами, напоминавшими цветы сливы.

– Диво, а не трава! – прошептала восхищенная О-Сэки, наклоняясь к самому уху мужа.

Прохладный ветер ласково трепал ее за щеки. О-Сэки казалась опьяненной видом, открывавшимся с вершины пика.

– А для меня совсем не диво. Знаешь, как она называется? Чоносукэ! Иены три за штуку, пожалуй, дадут.

– Имя под стать артисту. Три-то иены, поди, дешево.

– Говорят, так звали человека, который нашел ее, – Чоносукэ. Только это не трава, а дерево, хе-хе-хе…Что, удивилась?

Сэнзо, словно желая подтвердить сказанное, развел в стороны твердые листья и показал жене толстый ствол растения. Но не это поразило О-Сэки, а смех, которым рассмеялся муж. О-Сэки первый раз в жизни слышала, как он смеется.

Она почувствовала, словно гора свалилась с ее плеч, и облегченно опустила их. Сознание, что она жена этого человека, захлестнуло О-Сэки сладкой волной. Из ее груди легко и непринужденно вырвался радостный возглас:

– А знаешь, что? Ты ведь совсем не оттого скупой, что боишься, как бы не стало трудно жить. Я это понимаю. Я и сама бы не стала транжирить деньги – ведь за это Бог накажет. За этакую красоту даются!

На лице Сэнзо мелькнуло подобие улыбки. Слова жены, по-видимому, не поколебали его уверенности, что он исключительно ради денег выкапывает с такой осторожностью это растение, стараясь не повредить ни единого, даже самого тончайшего корешка. Кто знает, может быть, он даже думал, что ни один самый прекрасный цветок не идет в сравнение с его О-Сэки.