Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

— Это я к тому, что скорей бы, — гулко, как в бочку, донеслось из открытого люка. — А то у меня тут гражданин начальник скучают…

— Вот трепло, — пробормотал Павел, до боли в глазах всматриваясь в обрамленный неровной каменной аркой клочок моря.

Наконец корабли появились в поле зрения. Они были уже намного ближе — настолько, что, посмотрев в бинокль, он ясно различил нацистский флаг на корме и белый паучий крест на сером бронированном борту фрегата. Вдоволь налюбовавшись этим зрелищем, он протянул бинокль лейтенанту.

— Ух ты, — повторил тот, заглянув в окуляры, и на этот раз в его голосе вместо прежнего восхищения и азарта звучал обыкновенный испуг — мальчишка разглядел пушки и, кажется, начал осознавать истинные размеры того, что им предстояло.

— Страшно? — спросил Павел.

— Ни капельки, — ответил Захаров, возвращая ему бинокль.

— Врешь, гражданин Николай. Страшно всем. Ничего, привыкнешь. Один разочек всего через свой страх перешагнешь — и будешь ему не по зубам. А в самом первом бою и сдрейфить можно, первый раз не считается…

— А можно мне к пулемету?

Павел усмехнулся.

— Да на что тебе к пулемету, чудак? Ты в кого собрался из пулемета палить — в него? Ему твой пулемет, что слону дробина, только патроны зря переведешь. А потом, не дай бог, «мессер» в открытом море прищучит — чем отбиваться будем?

Корабли с солидной медлительностью прошли мимо и начали скрываться за мысом.

— Ну, с Богом, славяне, — сказал Павел и дал полный вперед.

Из-за мыса «триста сорок второй» вылетел уже на предельной скорости, задрав нос и волоча за собой высокие, расходящиеся веером пенные усы. В такие минуты он, как никогда, напоминал Павлу милые его сердцу глиссеры, стремительно летящие над гладью Москвы-реки навстречу тугому теплому ветру. Правда, здесь ветер был не теплый, а ледяной, режущий; он впивался в кожу тысячами стеклянных осколков, бешеным бритвенным лезвием полосовал щеки и выжимал из глаз слезы. Спохватившись, Лунихин опустил сдвинутые на лоб очки-консервы. Сразу стало легче, и он позволил себе покоситься на лейтенанта, который, вцепившись обеими руками в норовящую упорхнуть за борт фуражку, скорчился под турелью, куда немного меньше задувало. Видно оттуда тоже было хуже — прямо скажем, почти ничего не видно, — но это, наверное, было к лучшему: зрелище уже было не для слабонервных, и это было еще даже не начало, а так, краткая прелюдия.

Катер несся вперед, пожирая расстояние и постепенно делая ненужным бинокль. Мотор ревел, ветер пополам с брызгами бил в лицо, за кормой бешено клокотал пенный бурун, флаг на корме трепетал с характерным звуком, прямой и твердый, как доска. Ненароком глянув в ту сторону, Павел едва сдержал ругательство: за кормой на вытянутом в струну обрезке пенькового шкота бились, конвульсивно трепыхаясь в кильватерной струе, чьи-то брюки. Немедленно вспомнилось, что накануне художник Ильин во всеуслышание сетовал на отсутствие мыла. Очевидно, кто-то — не иначе как всезнающий Федотыч — подсказал ему воспользоваться проверенным матросским способом и прокатить штаны на буксире. Способ был верный, без дураков, Павел сам пользовался им несколько раз и нашел, что кильватерная струя отстирывает ткань лучше любого мыла. Но не на такой же скорости и, черт возьми, не в бою!

Он пообещал себе, что по возвращении на базу спустит шкуру с обоих, и тут их заметили. Орудийные башни фрегата начали плавно и грозно разворачиваться в их сторону, сквозь злобный рев мотора чуть слышно зачастила скорострельная автоматическая пушка, и море справа и слева от катера вздыбилось пенными фонтанами. Забыв о штанах незадачливого карикатуриста и вообще обо всем на свете, Павел сосредоточил все свое внимание на приближающихся целях, которые все еще были слишком далеко для уверенного, безо всяких «но» и «если бы», пуска.

Орудия военного корабля замерли, нащупав цель. Почти физически ощущая у себя на лбу перекрестие прицела, Лунихин круто положил руль на борт, потеряв толику жизненно необходимой скорости. Палубные орудия фрегата раскололи низкое серое небо пополам, ударив дружным залпом, и море в том месте, где секунду назад находился катер, превратилось в окутанное дымом и туманом мельчайших брызг, подвижное, вырастающее до неба и рушащееся вниз скопище чудовищных водяных гейзеров, вулканов и распадающихся на глазах столбов.

Павел уклонился от следующего залпа, потом еще от одного. Потом уклоняться стало уже нельзя — они вышли на цель, подобравшись к ней так близко, что дальнобойные морские орудия корабля сопровождения умолкли из опасения ненароком сделать за морского охотника его работу. По палубе с лязгом простучали, коверкая металл, крупнокалиберные пули; над головой несколько раз опасно вжикнуло, антенну рации срезало, как бритвой. Кто-то вцепился в плечо и, перекрикивая адский шум, срывающимся голосом прокричал в самое ухо:

— Почему?! Этот — почему?! Другой давай, он же стреляет!!!

Лунихин не глядя ударил локтем, угодив во что-то упругое и податливое, и досадная помеха исчезла. Черный борт сухогруза, осевшего по самую ватерлинию, а значит, далеко не пустого, вырастал прямо на глазах. Две торпеды, одна с левого, другая с правого борта, поочередно вырвались из аппаратов, парочкой чудовищных тюленей стремительно нырнули в свинцовые волны и пошли, вспарывая воду и оставляя за собой узкие пенные дорожки, к цели, у которой не было уже ни одного шанса от них уклониться. Павел круто положил руль на левый борт, едва не опрокинув катер и подняв стену воды, заслонившую обреченный корабль. Он больше не смотрел на сухогруз: залп был произведен почти в упор, и глазеть в ту сторону теперь стоило разве что из праздного любопытства.

Двойной взрыв сотряс воздух и всколыхнул море, в небо поднялась, разрастаясь на глазах, стена черного с рыжими прожилками пламени дыма. Павел бешено завертел штурвал, спицы слились в сплошной расплывчатый круг, за левым виражом последовал правый, не менее крутой. В веерах пенных брызг катер обогнул корму переламывающегося пополам, охваченного пламенем, на глазах уходящего под воду сухогруза, укрывшись за ним от прицельного огня корабельных пушек, описал дугу и, вынырнув из стелющегося над водой дыма, дал еще один залп — тоже почти в упор, с дистанции, не дающей никаких гарантий выживания самого катера.

Взрывная волна едва не перевернула легкое суденышко, окатила палубу и захлестнула мостик. Павлу лишь с огромным трудом удалось удержать в онемевших от напряжения ладонях рукоятки штурвала, но катер уже уходил, и дело было сделано: превратившийся в еще один коптящий небо чадный погребальный костер фрегат все заметнее кренился на левый борт, и оттуда уже сыпались в воду черные фигурки людей. Пушки