Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

Морской штрафбат. Военные приключения

Сергей Макаров

Военные приключения

Пролог

Маленькое красноватое солнце уже который час подряд клонилось к горизонту и все никак не могло его коснуться. Свинцовые, если глядеть вдаль, а у самого берега прозрачные, как стекло, волны Кольского залива лениво плескались о косматые от водорослей дубовые сваи причала, одна за другой набегая на плоский каменистый берег, отороченный низкими сопками. На склоне ближайшей из них виднелись несколько десятков почерневших от старости и непогоды домишек и покосившихся дощатых бараков. Правее причала на некотором удалении от берега высились штабели бревен рядом с длинными сараями лесопилки, а левее, за каменистым мыском, громоздился лес торчащих вкривь и вкось мачт и мятых, побитых ржавчиной труб корабельного кладбища.

Тускло поблескивающую под немощным северным солнцем гладь бухты неторопливо резал нос возвращающегося с лова траулера, и прерывистый стук его изношенной машины далеко разносился в прозрачном, пахнущем морской солью и печными дымами воздухе. Сизый дым дизельного выхлопа стелился над пенной кильватерной струей, со стрелы подъемника свисали спутанные обрывки сети — все, что осталось от трала, в котором намертво запуталась поднятая со дна мина. Даже сейчас, в пятьдесят третьем, такой улов не был для местных рыбаков редкостью.

На этот раз «Бойкому» не повезло даже сильнее обычного: по известным ей одной причинам мина взорвалась раньше, чем экипаж успел обрезать трал и оттолкнуть этот смертоносный улов подальше от борта. Мина, вероятнее всего, была наша, но капитан «Бойкого» не преминул помянуть соленым словцом «проклятую немчуру». В чем-то он был, несомненно, прав: если бы не извечная воинственность упомянутой неугомонной нации, морякам мурманского тралового флота вряд ли пришло бы в голову густо засевать свои рыбацкие угодья рогатыми стальными репейниками.

Сейчас, по прошествии долгих и нелегких восьми лет, то обстоятельство, что седоусый капитан «Бойкого» и его старая посудина приняли посильное участие в процессе подрезания крыльев хищной птахе, которой были украшены рубки немецких субмарин, радовало уже не так сильно, как в сорок пятом. Дело было, спору нет, нужное, святое, однако обошлось оно (и продолжало обходиться до сих пор) ох как недешево. Взять хоть ту же мину, которая, чтоб ей пусто было, вполне могла взорваться не в десятке метров от борта, а прямо под днищем…

Глядя, как приближается знакомый причал, старый шкипер краем уха вслушивался в неровный стук судовой машины и размеренный скрип ручной помпы, которой матросы, сменяя друг друга, весь обратный путь откачивали из трюма поступающую через разошедшийся шов забортную воду. Капитан закурил папиросу, скользнув взглядом по видневшейся в носовой части палубы квадратной стальной плите, из которой все еще торчали косо срезанные пеньки мощных крепежных болтов. Когда-то здесь стояла скорострельная пушка; «Бойкому» не раз и не два случалось выходить на морскую охоту, и его помятый нос служил напоминанием о том, что рассчитанный на столкновение с дрейфующими льдами корпус переделанного в сторожевой катер рыбацкого суденышка прочнее бронированной туши вражеской субмарины. Да, в тот раз корпус «Бойкого» выдержал таран, не дав ни малейшей течи, но — старость не радость…

Старенький движок чихнул в последний раз и замолчал, издав напоследок звук, подозрительно похожий на вздох облегчения, а может быть, и на предсмертный вздох. Судно привалилось бортом к сделанным из автомобильных покрышек кранцам, на причал полетели швартовы. Вдалеке уже пылила со слышным даже на таком расстоянии громыханием и дребезгом полуторка начальника артели. Капитан поморщился, предчувствуя неприятный разговор, густо пересыпанный такими словечками, как «вредительство» и «саботаж». С некоторых пор словечки эти потускнели, утратив былой зловещий, пугающий смысл, и употребляло их начальство скорее по инерции, чем действительно имея в виду злонамеренную порчу казенного имущества, но приятнее они от этого, увы, не становились.

Дверь машинного отделения отворилась, и оттуда вместе с клубами сизого дыма вывалился моторист. Моторист пришел на судно лишь три дня назад, и этот рейс был для него первым. Про него было известно, что он совсем недавно вышел из лагеря по амнистии; лет ему было что-то около тридцати пяти, но выглядел он старше — может быть, из-за ранней седины, густо посеребрившей его остриженную под машинку голову, а может быть, из-за угрюмого, неулыбчивого выражения костистого, обтянутого основательно продубленной кожей лица. Сейчас это лицо, как и обмотанные грязными тряпками ладони, было густо перемазано машинным маслом и лоснилось от пота. В руках моторист держал что-то прихваченное куском грязной ветоши.

Капитан посмотрел на него со сдержанным одобрением. Он не был сторонником скоропалительных выводов и скороспелых мнений, но моторист, судя по всему, знал свое дело. После того, как проклятущая мина рванула чуть ли не у самого борта, судовая машина заглохла. В наступившей после взрыва звенящей тишине прозвучал крик матроса, сообщавшего, что в трюм поступает вода. При неработающей машине даже небольшая течь может оказаться смертельной: Баренцево море — не тот водоем, где можно сутками болтаться на волнах, дожидаясь спасения. В здешней воде человек способен продержаться в среднем от пяти до десяти минут, после чего неизбежно наступает смерть от переохлаждения.

Капитан еще только подумывал связаться с машинным отделением, чтобы узнать, насколько велики поломки и каких в связи с этим следует ожидать последствий, когда потрепанный, мафусаилова века корабельный дизель натужно взревел под палубой и застучал — неровно, пропуская добрых два цилиндра, но все-таки застучал, стеля над водой сизый дымок выхлопа.

Теперь, разглядев в руках у моториста лопнувшую вдоль медную топливную трубку, капитан мимоходом задумался о том, как этому человеку удалось запустить мертвую машину и заставлять ее работать на протяжении долгих четырех с половиной часов. Вопрос, на чем, собственно, судно доползло до родного причала, не стоило и задавать, поскольку ответ на него был очевиден: на голом принципе, больше ему двигаться было не на чем. О том же свидетельствовали и обмотанные грязными тряпками обожженные ладони моториста, и его мокрая одежда, от которой даже на расстоянии со страшной силой шибало соляркой.

Капитану захотелось сказать мотористу что-нибудь хорошее, ободряющее или просто похлопать его по плечу, но на пристани уже затормозила расхлябанная артельная полуторка и выскочивший из кабины приземистый коренастый человек в надетом поверх толстого водолазного свитера морском бушлате с ходу принялся сипло орать нечто несуразное о загубленном трале, вредительстве, саботаже и производственном плане, который, «итить колотить», никто не отменял. Матросы