Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

рассмотрении оказалось, что, несмотря на различия в одежде, все трое относятся к одному ведомству. Человек в черной шинели с майорскими звездами на недавно введенных погонах служил в особом отделе и был таким же моряком, как Павел Лунихин — немецким шпионом, выполняющим секретное задание абвера. У него было худое неприятное лицо с выкаченными, как при базедовой болезни, глазами и жестким ртом. Энкавэдэшники, молоденький лейтенант с белесым юношеским пушком на румяных, не знавших бритвы щеках и здоровенный сержант с тупой сытой физиономией, живо напомнившей Павлу блокового надзирателя Хайнца, остановились позади майора. Брать автоматы на изготовку они, слава богу, не стали, но чувствовалось, что их так и подмывает это сделать.

— Экипаж, смирно! — негромко скомандовал Лунихин и, шагнув вперед, приложил ладонь к ушанке: — Товарищ…

— Гражданин, — неприязненным тоном поправил его особист. — Отставить. Станьте в строй.

Павел молча подчинился.

— Вон оно как, — вполголоса произнесли слева от него.

— Сурье-о-езный, щучий сын, — еще тише откликнулся другой голос.

— Разговорчики в строю, — не поворачивая головы, тоже вполголоса сказал Павел.

— Ты-то чего раскомандовался? — ответили ему. — Такой же зэка, как все, а туда же — командир…

Лунихин стиснул зубы и промолчал: для подробной, обстоятельной беседы на затронутую тему здесь было не место и не время.

— Командуйте, лейтенант, — небрежно распорядился особист.

Румяный мальчишка в лейтенантских погонах шагнул вперед, задвинув за спину ППШ, принял строевую стойку и срывающимся петушиным голосом прокричал:

— Экипаж, равняйсь! Смирна-а-а!!!

После чего вернулся на свое место за правым плечом особиста, давая понять, что аудитория приведена в подобающее случаю состояние повышенного внимания.

Майор откашлялся в кулак, поправил на груди ремень полевой сумки, шагнул вперед, набрал полную грудь воздуха и неожиданно завопил, надсаживаясь, как незабвенный фельдфебель Хайнц во время утренней побудки или агитатор на митинге:

— Бойцы! Я не оговорился, с этой минуты вы — бойцы, а не те отбросы общества, которыми были вчера!

«Смердящие отбросы общества», — вспомнилось Павлу. Плен помнился очень живо, а то, что происходило с ним после возвращения к своим, то и дело помимо воли наводило на параллели с тем, что он изо всех сил старался забыть. Правда, в сравнении с бригаденфюрером СС Хайнрихом фон Шлоссенбергом майор НКВД Званцев сильно проигрывал. В эсэсовце чувствовались порода и интеллект, а гражданин майор по этой части отставал от него примерно так же, как шелудивая дворняга от холеного датского дога. Но выражались они примерно одинаково, и Павел подавил печальный вздох: вот они, плоды просвещения! Не знай он немецкого языка, то, даже угодив в плен, не смог бы заметить разительного сходства между эсэсовцем и советским офицером. А может, и смог бы, главное-то не в словах, а в поступках…

— Советская Родина и вождь нашего непобедимого трудового народа товарищ Сталин оказали вам высокое доверие, позволив кровью искупить свою вину! — продолжал надсаживаться майор. — Народ вручил вам грозное оружие, и ваш долг — оправдать это высокое доверие, плечом к плечу с товарищами, со всем трудовым народом загнать фашистскую гадину в ее логово и раздавить в г…

Майор запнулся, вовремя осознав, что едва не ляпнул лишнего. В строю отчетливо хихикнули. Стоявший за спиной особиста лейтенант сердито хмурил жидкие брови, из последних сил борясь с собственной физиономией, так и норовящей расплыться в неуместной мальчишеской улыбке. Сержант, казалось, дремал с открытыми глазами, но Павел нисколько не обольщался на его счет: в отличие от лейтенанта, это был настоящий, прирожденный сторожевой пес, всегда остающийся начеку и всегда опасный.

— В общем, воюйте честно, — отбросив митинговый пафос, в котором явно был не силен, нормальным человеческим голосом закончил свою пламенную речь майор. — Вот новые члены вашего экипажа — лейтенант Захаров, сержант Волосюк. Хочу предупредить: они имеют приказ обеспечивать дисциплину в экипаже и выполнение поставленных командованием боевых задач любыми средствами, вплоть до расстрела на месте.

«Заградительный отряд, — сообразил Павел. — Точь-в-точь как в матушке-пехоте: впереди штрафники с винтовочками, а следом — вертухаи с пулеметами, чтоб назад бежать было страшнее, чем вперед… Ну, на то и штрафбат!»

Идея сколотить из штрафников команду торпедного катера, да не просто сколотить, а на самом деле посадить на катер и отправить в море, с самого начала показалась Павлу, мягко говоря, странной. Несомненно, она была обязана своим рождением бывшему командиру лейтенанта Лунихина, который за это время успел стать капитаном первого ранга, командиром полка береговой артиллерии и был на довольно короткой ноге с командующим флотом.

Командующий, видимо, полностью доверял Ивану Яковлевичу и только по этой причине согласился, что хороший командир торпедного катера, пусть себе и из штрафников, может оказаться полезнее, чем необученный пехотинец. Павел целиком разделял мнение командования, тем более что это мнение касалось его лично. Но ситуации это никоим образом не меняло: она как была до оторопи странной, так странной и осталась.

Вот взять для примера хотя бы этот «заградительный отряд». Расстреливать на месте, говорите? Ладно, к этому нам не привыкать. А только что вы станете делать, если это самое место окажется в открытом море, милях эдак в ста от берега? Что-то сомнительно, чтобы парочка вертухаев сумела без помощи расстрелянной на месте команды привести катер обратно на базу, не говоря уже о том, чтобы самостоятельно выполнить боевую задачу, пусть это даже будет торпедирование лежащей в дрейфе и никем не охраняемой баржи с углем…

«Ты потерпи, Паша, — сказал ему во время короткой встречи сразу после освобождения из фильтрационного лагеря Иван Яковлевич. — Большего для тебя мы сделать не смогли, как ни бились. Окончательно все подозрения с тебя снимут только после того, как подтвердятся доставленные тобой сведения. Найдем бункер — ты герой, не найдем — сам понимаешь… До первой крови, как в штрафбате заведено. И имей в виду, ответственность на тебе лежит большая. Я за тебя поручился, так что, если твои орлы чего-то там вдруг начудят, спрос будет и с меня, и с командующего, а уж от тебя, милок, и вовсе мокрого места не останется. Справишься?» — «Справлюсь», — ответил Павел. А что еще он мог ответить человеку, который фактически спас ему жизнь?

После долгих месяцев скитаний по вражеской территории, изнурительных ночных переходов, бесприютных дневок под открытым небом и неустанной смертельной угрозы грязный, продуваемый ледяными сквозняками барак фильтрационного лагеря показался по-домашнему уютным, почти родным. Вокруг звучала русская речь, и первое время Павел просто наслаждался ее звуками, не особенно вслушиваясь в то, что говорили. А говорили ему в основном довольно неприятные вещи — называли немецким шпионом, грозили расстрелом, требовали