Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

— Опусти карабин, идиот, — обратился непосредственно к Павлу матрос с жировиком. — Проснись, наконец! Ты влип в историю, парень, я тебе не завидую.

Лунихин, вспомнив наконец, что одет в немецкую униформу, опустил ствол «маузера».

— В чем дело, ребята? — спросил он, старательно имитируя акцент уроженца Берлина — единственный диалект немецкого языка, который он мог худо-бедно воспроизвести, поскольку именно на нем разговаривал его любимый преподаватель, Николай Оттович Шеер. — Вы кто?

— Он спрашивает, кто мы, — от души веселясь, хмыкнул золотушный. — Мы — члены экипажа этой посудины. Если тебе интересно, что мы тут делаем, я отвечу: мы собираемся занять свои места по боевому расписанию. Клаус — наводчик, а я подаю ему снаряды… снаряды для той самой штуковины, под которой ты спишь, приятель. Клаус прав, ты влип в историю. Пошел, пошел отсюда, выметайся! Не хватало еще, чтобы из-за тебя нам влетело от капитана!

Неуклюже цепляясь амуницией и прикладом карабина за выступы чугунной станины, Павел выкарабкался из своего ненадежного укрытия и стал, не зная, куда податься, уверенный, что его вот-вот разоблачат, набросятся со всех сторон, скрутят и доставят пред светлые очи господина бригаденфюрера, который будет несказанно рад встрече. Ну какого черта у часового не оказалось при себе хотя бы парочки гранат? Швырнул бы их в люк машинного отделения — пропадать, так с музыкой! А с одним карабином много не навоюешь, будет то же самое, что тогда, на борту «триста сорок второго», когда фрицы брали его на абордаж…

Капитан был тут как тут — шел, направляясь к ведущему на мостик трапу и попутно отдавая какие-то неслышные за воем сирен распоряжения боцману. Увидев неприкаянно топчущегося в двух шагах от расчехленной артиллерийской установки пехотинца с винтовкой, он остановился так резко, что боцман по инерции проскочил мимо.

— Унд вас ист дас? — уперев руки в боки, грозно вопросил он. — Что это такое, я спрашиваю?! Что вы здесь делаете, солдат?

Он командовал тихоходным корытом, годным лишь на то, чтобы патрулировать береговую линию да конвоировать грузовые баржи, обеспечивая им не столько безопасность, сколько ее иллюзию, но выглядел при этом как заправский морской волк — покоритель бескрайних просторов. Его кирпично-красную, продубленную солнцем, ветром и морскими брызгами физиономию обрамляла седеющая шкиперская бородка, налитое тело заполняло собой каждый кубический сантиметр черной, сверкающей пуговицами и шевронами шинели, а взгляд выцветших, маленьких, как шляпки гвоздей, и таких же тусклых глазок был надменно-презрительным, как у некоего высшего существа, смертельно уставшего от неизбывной человеческой глупости и никчемности.

Еще до войны, занимаясь глиссерным спортом, Павел по случаю познакомился с капитаном самоходной баржи, перевозившей по Москве-реке различные грузы — в основном песок и щебень, иногда кирпич или зерно. Командир немецкого сторожевика живо его напоминал — у него тоже были повадки адмирала, командующего океанским флотом.

Впрочем, в данный момент все это не имело значения. Судьба Павла Лунихина сейчас целиком и полностью зависела от этого фрица — вернее, от того, как Павел ответит на поставленный вопрос.

— Рядовой третьей роты батальона береговой охраны Эрих Фогель, господин капитан! — молодцевато гаркнул он, взяв карабин к ноге и вытянувшись во фрунт. — Несу караульную службу! За время моей вахты происшествий…

— Молчать! — перебил капитан. — Почему не сошли на берег по сигналу тревоги? Откуда тут взялся этот болван?

Последний вопрос был обращен к матросам.

— Осмелюсь доложить, господин капитан, — сказал наводчик Клаус, — он спал в башне под брезентом и едва не перестрелял нас с Гюнтером, когда мы его разбудили.

Капитан подозрительно повел носом. Исходивший от Павла откровенный запах шнапса внес необходимые дополнения и уточнения в краткий рапорт наводчика.

— Безмозглый хряк! Выкидыш больной овцы! Имбецил! Вам это даром не пройдет! По возвращении доложите обо всем своему командиру. Пусть он решает, как с вами поступить, а мне недосуг возиться с пьяными сухопутными разгильдяями. Отправляйтесь на корму. Приказ — вести наблюдение. Из бункера бежал заключенный, и ваше счастье, что он не добрался до вас, пока вы храпели на посту, пьяная вы свинья!

— Яволь, герр капитан! — пролаял Лунихин, на каждом выдохе выталкивая из груди облачко свежего перегара.

Предпринятая им газовая атака пропала втуне: капитана уже и след простыл. Раздраженно грохоча ботинками по железным ступенькам, он взбежал по почти отвесному трапу и скрылся за бронированной дверью мостика.

— Выполнять приказание! — рявкнул боцман и, по обыкновению всех, сколько их есть на свете, боцманов, выдал краткую, но содержательную характеристику как самому Павлу, так и его родственникам до седьмого колена.

Кто-то хихикнул — кажется, второй номер орудийного расчета, золотушный Гюнтер, в речи которого явственно угадывался баварский акцент. Боцман переключил огонь батарей своего красноречия на новую цель; по сравнению с ним блоковый надзиратель Хайнц был застенчивый юноша, получивший самое утонченное воспитание в закрытом пансионате для отпрысков благородных семейств, и Павел, несмотря на сложность ситуации, не мог не подивиться только теперь открывшемуся для него богатству и многообразию лексики немецкого языка. «Век живи — век учись», — подумал он, занимая пост на корме рядом с флагштоком, где приведенные боцманом в состояние лихорадочной активности Клаус и Гюнтер не могли случайно задеть его и сбросить в воду стволами своей счетверенной артиллерийской установки. Опасность была более чем реальная: приводимая в движение старательно вращающим маховики наводчиком, орудийная башня вертелась вокруг своей оси так энергично, словно катер со всех сторон атаковали вражеские самолеты.

Сторожевик, с тупым медлительным упорством буравя воду стальным форштевнем и оставляя за кормой пенный след, уходил от пирса, под которым в течение каких-нибудь несчастных полусуток нашли вечный покой тела двух человек — продавшегося немцам бывшего уголовника Приходько и белобрысого очкастого рядового Фогеля. Этот самый рядовой, судя по его внешности, пришел сюда не по своей воле и погиб, вряд ли успев нанести противнику хоть какой-то урон. С гораздо большим удовольствием Павел утопил бы в протоке коменданта Шлоссенберга, но эсэсовец был ему явно не по зубам — прямо скажем, не того полета птица. Да и на физическую подготовку, судя по фигуре и спокойной точности движений, ему жаловаться не приходилось, так что придушить его голыми руками, как Фогеля, Павел сумел бы едва ли…

Бригаденфюрер, как и капитан катера, был легок на помине. Он появился из широких морских ворот главного портала и остановился на прилепившейся к скале бетонной площадке, которой заканчивалась тянувшаяся вдоль подземного канала пешеходная дорожка. Павел узнал его по вечно расстегнутому кожаному плащу, под которым виднелся черный эсэсовский мундир, и фуражке